Саквояж со светлым будущим

Это тоже от равнодушия, сказал он себе. Тебе нет дела ни до кого, кроме твоих героев. Вот и до Маши никакого нет. Просто тебе с ней удобно, гораздо, гораздо удобнее, чем с ее предшественницами и предшественниками.

Лифт тренькнул, разъехались блестящие двери, и Родионов вышел на пустынную площадку шестого этажа. Здесь никто никогда не курил, не толкался, не обменивался новостями, не шептал друг другу в уши свежие сплетни. Здесь было чисто, чинно, хорошо пахло, и ни один звук сюда, в «поднебесную», не долетал «снизу», оттуда, где обитали простые смертные с их простыми радостями и печалями.

Родионов усмехнулся своему трепету, который испытывал против желания, и нажал белый квадратик на стене.

Он чувствовал, что невидимый Большой Брат изучает его в глазке камеры, словно в щели прицела, внимательно и равнодушно, как он сам, Родионов, изучал весь мир. Потом в мозгах дверного механизма запищало, и писатель толкнул тяжелую дверь с матовым стеклом.

В святая святых самого крупного, успешного и процветающего издательства этой страны было прохладно и еще более тихо, пахло кофе, цветами и какой-то парфюмерией.

Родионов перехватил портфель другой рукой — от неловкости.

Дьявол!… Я не хочу и не буду… переживать. Я самостоятельный человек тридцати восьми лет от роду, сделавший собственные деньги и имеющий собственные мозги. Я уже написал почти двадцать книг и напишу еще сорок! Я никого и ничего не боюсь. Меня нельзя заставить есть борщ против моего желания.

— Здравствуйте, Катя.

— Здравствуйте, Дмитрий.

— А Марков у себя?…

— Да, — с некоторым сомнением произнесла секретарша. — Вы договаривались? Потому что мне никто ничего не сказал, и Марья Петровна не звонила.

Родионов не сразу сообразил, что Марья Петровна — это его Маша.

— А… она не звонила, потому что я не собирался заезжать. Если Марков занят, я не буду настаивать на встрече.

Ну, слава богу, он занят!…

Про Машины проблемы и странные телефонные звонки Родионов давно позабыл.

— Нет, нет, — заторопилась секретарша, — я сейчас спрошу. Может быть, вам пока кофе сделать или чаю зеленого? Или минеральной воды?

— Кофе и воды, — решил Родионов. Еще оставалась некоторая надежда на то, что издатель его не примет. Впрочем, что за глупости?! Разве когда-нибудь Марков его не принимал?

— Валентин Петрович, к вам Родионов.

Катя послушала, что говорит ей трубка, улыбнулась Дмитрию Андреевичу приятной улыбкой и вышла из-за конторки.

— Проходите, пожалуйста. Кофе я вам в кабинет подам.

Надо идти. Отступать некуда.

В просторном кабинете было привольно и прохладно, элегантно и стильно, однако богатство в глаза не лезло, не свисало со стен в виде полотен Айвазовского, не покрывало пол в виде шелковых китайских ковров, не торчало на столах в виде курительных трубок и пепельниц из чистого английского серебра. Впрочем, отсутствием вкуса Валентин Марков никогда не страдал, как и отсутствием чувства юмора.

— Здравствуйте, Валентин.

— Здравствуйте, Дмитрий! Рад вас видеть. — Рукопожатие у Маркова энергичное, ладонь сухая и прохладная. — Надеюсь, вы приехали нас порадовать?

Порадовать — это значит привезти рукопись. Разочаровать — это значит рукопись не привезти.

— Боюсь, что нет, — заблеял Родионов самому себе отвратительным тенорком, — я еще ее не закончил. Мне не слишком много осталось, но все-таки пока я не могу сказать, что дело идет к концу. Я стараюсь, но всякие обстоятельства…

Марков слушал, не перебивая. И про обстоятельства, и про то, что осталось немного, хотя на самом деле много, и про то, что на прошлой неделе у Родионова сделался насморк и из-за насморка он не мог полноценно трудиться, и еще про то, что в Москве жара, как обычно в конце мая, и про что-то столь же бессмысленное.

К концу речи Родионов себя ненавидел.

Марков же остался невозмутим, только чуть заметно пожал плечами под безупречной белой рубахой голландского полотна.

За это чуть заметное пожатие плеч, за странное выражение, мелькнувшее в лице издателя, за сигарету, которую он не торопясь вытащил и так же не торопясь прикурил, Родионов готов был его убить. Этот человек, почти одного с ним возраста и, насколько Родионову известно, не родившийся членом английской королевской фамилии, держался безукоризненно и очень продуманно — так, что тертый калач Родионов моментально начал чувствовать себя кругом виноватым и практически ни на что не годным.

— Я все понимаю, — произнес Марков и посмотрел на свою сигарету. — Но у нас план, и мы опоздаем, если вы продержите рукопись еще, скажем, месяц. А типография? Вы же бизнесмен, Дмитрий, и не можете не понимать, что такое… обязательства.

Родионов чуть не завыл.

Да, да, он отлично понимает, что такое обязательства! Да, он знает, что рукописи нужно сдавать вовремя! Да, он знает, что издательство на его задержках теряет время и деньги!!!

Ну, расстреляйте меня! Ну, спихните меня с Крымского моста!