Саквояж со светлым будущим

Никто не смеет угрожать ее детям. Никто и никогда! Тому, кто посмеет, придется иметь дело с ней, с Машей Вепренцевой, а это большая сила!

Очень большая. Очень.

Хотя на самом деле маленькая.

Но только до той минуты, пока какая-то сволочь не начинает угрожать ее детям!

— То есть он сказал, что, если мы поедем в Киев, мне будут… вилы и еще он убьет твоих детей.

— Да, — хрипло подтвердила Маша. — Но не сразу.

— Что не сразу?

— Убьет… не сразу.

Родионов посмотрел на нее и понял, что тему лучше не развивать.

Он глотнул еще кофе и поморщился — он не любил растворимый. Зачем только секретарша держит его в офисе? Журналистов, что ли, поит? Из экономии?

— Маша, я думаю, что это все ерунда, просто ненормальные развлекаются. Нужно поехать в издательство и переговорить с Весником или с кем-то из службы безопасности. Или с Марковым. Марков-то уж точно во всем разберется, причем быстро.

Валентин Марков был одним из владельцев издательства — молодой, напористый и решительный мужик, по слухам, друживший с «самим Тимофеем Кольцовым», олигархом, которого до сегодняшнего дня никому пока не удалось ни истребить, ни упечь в каталажку. Тимофей Ильич на упористых слоновьих ногах стоял твердо, на мир поглядывал исподлобья, шуток ни с кем не шутил, в Куршавеле мировую элиту из себя не изображал, яиц Фаберже, футбольных клубов, а также домов высокой моды и Виндзорских дворцов не покупал. Никому не удавалось с ним… поладить, ибо он даже близко никого к себе не подпускал, а вот Марков как-то сумел к нему приблизиться и войти в доверие.

Родионов Маркова слегка опасался, и, встречаясь, они, как два опытных и осторожных хищника, кружили друг возле друга, косили глазами, трепещущими ноздрями втягивали воздух и молниеносно дергали боками — от высокого напряжения чувств и эмоций. Они нуждались друг в друге, ибо что писатель без издателя, что издатель без писателя — никуда и ни к чему не нужен! Родионов очень не любил ни о чем Маркова просить, и Маша об этом отлично знала, а потому его великодушие оценила, даже несмотря на ужас, который хоть и разжал зубы, но все равно еще скалился поблизости от ее горла.

— Но ведь он говорил про Киев, — пробормотала Маша, сглатывая слюну, отравленную ужасом. — Он говорил, чтобы вы не ездили в Киев! Откуда он знает, куда вы едете, если он ненормальный и развлекается? И откуда он знает имена моих детей?!

Родионов подумал.

Про киевскую командировку и вправду никто не знал, даже его мать, которой он давным-давно не звонил. Только вчера Маша поругалась с менеджером из рекламной службы издательства, потому что информацию о поездке сто лет назад должны были вывесить на личный родионовский интернет-cайт, да так и не вывесили.

Значит, кто-то свой говорил про вилы и угрожал Машиным детям? Или человек, который знал кого-то из своих, кто знал про поездку и разгласил секретные сведения?! Родионов покрутил головой для прояснения сознания.

В шее что-то хрустнуло, а сознание так и осталось довольно мутным.

Он писал детективы уже восемь лет и считался «корифеем жанра», но в жизни с ним никогда не приключалось никаких детективных историй! Даже бизнесом когда-то он занимался очень скучно и с упорством дебила. И бизнес был скучный, и окружение скучным, и бумаги были скучными, и банки — тоже скучными, иностранными, никогда не прогорали, зато исправно платили проценты, и скучный Дмитрий Родионов уходил на пенсию скучным богатым бюргером. Бизнес он продал, положил в банчок еще кучку денег, повздыхал на свободе, пару раз съездил с гоп-компанией друга Сереги «на острова», пару раз там нырнул с аквалангом, пару раз напился, столько же раз проснулся поутру невесть с кем и заскучал уже свирепо, до ненависти к себе.

От скуки и пришло ему в голову романчик сочинить! И хорошо, что пришло!… Друг Серега был рядом, он-то и порассказал историй про нормальных, совсем не скучных ребят, и Дмитрий Андреевич осторожненько эти истории поместил в свое произведение — так, чтобы никто из героев не догадался и не обиделся.

Никто не догадался и не обиделся, а Валентин Марков детектив напечатал, и началась игра на интерес, которая продолжалась уже восемь лет.