Саквояж со светлым будущим

— Мань, ты мне голову не морочь, — сказал Родионов мрачно. — Ты что, совсем ничего не соображаешь?! Это тебе не книга писателя Воздвиженского, и гонорар нам за нее не дадут! Это громкое преступление, ты понимаешь это или нет? Скорее всего, заказное убийство. Политическое. Международное. Черт знает какое. Недаром Кольцов отсюда отчалил, как только понял, что случилось! Никому неохота быть в это замешанным, одной тебе, выходит, охота!

— Мне охота, — упрямо перебила его Маша.

— Маша!

— Дмитрий Андреевич!

— Марья Петровна, пока ты на меня работаешь, я запрещаю тебе заниматься всякой ерундой! Особенно ерундой… детективной!

— Как?! — поразилась бедная Марья Петровна. — Какой это… детективной ерундой?…

— Всякой… вот этой детективной ерундой! — Родионов оглянулся на китайского болванчика в кресле и подтолкнул Машу к высоким двустворчатым дверям. Она сделала шаг и остановилась. Он подтолкнул ее еще раз, она опять шагнула и остановилась. — Ты просто не понимаешь, что это такое!

— Дмитрий Андреевич, я все понимаю.

— Нет, не понимаешь! Это заказное политическое убийство! По-моему, ничего такого на Украине со времен Марины Мнишек не было!

— Марина была полячка.

— Иди ты в задницу, — предложил ей Родионов. Голос у него был злой. — Я с тобой не шучу, между прочим. И не думаю даже. Если ты… влезешь в неприятности, я тебя уволю. Ты меня знаешь.

— Знаю, — согласилась Маша Вепренцева.

— Вот и хорошо.

Они помолчали.

Родионов шарил по карманам просторной летней рубахи, искал сигареты. Маша искоса наблюдала за ним, порывалась продолжить дискуссию и никак не решалась.

Родионов обшарил все карманы, даже в джинсы залез, хотя там не было и не могло быть сигарет, и свирепо уставился на провинившуюся помощницу:

— Ну?!

— Что?…

— Ну, дай мне сигарету уже!

— Да, да, простите, пожалуйста! — спохватилась Маша и ловко выхватила из кармана пачку сигарет и зажигалку. Она смотрела, как его длинные пальцы выуживают сигарету, как крутят колесико зажигалки, и ровное, будто подтаявшее в солнечном свете пламя приближается к его лицу и словно отражается от свежевыбритой щеки. Он не любил бриться и, когда не нужно было «выезжать», не брился дня по три и зарастал гудермесской щетиной почти до глаз. Сегодня он был выбрит самым тщательным образом.

Родионов покосился на китайца Казимира Цуганг-Степченко и сделал длинную затяжку.

— Вы меня не поняли, Дмитрий Андреевич, — негромко и вкрадчиво сказала Маша. — Я вовсе не собираюсь расследовать заказное политическое убийство… всерьез.

— Маша, я не хочу это обсуждать. Мне все равно, всерьез или не всерьез.

— Дмитрий Андреевич, мы должны узнать, что здесь происходит, — упрямо договорила она.

Родионов моментально взвился на дыбы. Маша прекрасно знала, что возражать ему можно только до определенной степени. Ну раз, ну два, а на третий он обязательно выйдет из себя, станет орать, хлопнет дверью и повернется к ней и к человечеству оскорбленной спиной.

— То, что здесь происходит, решительно не наше дело, Марья Петровна! Я тебе уже один раз сказал и больше повторять не буду. Кивни, если ты меня поняла.

Маша исподлобья смотрела на него. Он ждал.

Она кивнула, а потом из стороны в сторону отрицательно покачала головой.

— И что это означает?

— Дмитрий Андреевич, я не хочу… лезть в политическое убийство, хотя я совершенно уверена, что никакое оно не заказное. Но… здесь происходит что-то совсем непонятное.

— Маша, здесь убили кандидата в президенты! Зарезали. Ты видела труп своими глазами. Что тут непонятного?!

— Все, — твердо заявила Вепренцева. — Все, Дмитрий Андреевич. Почему его убили на даче, когда здесь полно народу?! Что он делал на втором этаже, где одни спальни и больше ничего нет, ни гостиных, ни бильярда?! Он что, среди дня решил вздремнуть?! Это очень странно! Кто мылся в ванной, когда я искала свою комнату?! Куда делся нож? Если это был профессиональный киллер, почему он нанес ему двадцать семь ножевых ранений?! Почему он не стрелял из пистолета, как это обычно делают киллеры, а зарезал Головко?

Она перевела дыхание.

Родионов молчал.

Солнце светило, отражалось от хрустальных фужеров, рядами выставленных на буфете. Пахло травой, цветами и влажной землей, и солнечный зайчик зыбким пятном дрожал на потолке.

Май — самое лучшее время в жизни, когда все еще впереди.

Все впереди.

— Это все очень любопытно, — вдруг сказал Родионов. — Гимнастика для ума. Но мы тут ни при чем. Это не наше дело.

— Я думаю, как раз наше, — перебила его Маша. — Именно наше с вами, Дмитрий Андреевич. Потому что именно нам с вами накануне отъезда кто-то звонил и угрожал расправой, если мы полетим в Киев. Если вы полетите в Киев!…

Родионов открыл и закрыл рот. Он совершенно позабыл об этом звонке.

— Откуда вы знаете, что Головко никто не угрожал перед приездом сюда? Что Кольцову никто не угрожал? Почему вы уверены, что не будете следующей жертвой… с двадцатью семью ножевыми ранениями?…

Детективное колесо в мозгу закрутилось моментально и стало стремительно набирать обороты.