Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

– Эй, подожди, – прервал меня Баз. – Я просил только двадцать пять.

– Я знаю. Но сегодня я кое-чему научился.

– Чему? – спросил Баз.

– Нехорошо давать взаймы, ограничивая партнера минимальной суммой. Можно прогореть. Если хочешь, чтобы он действительно преуспел, дай ему столько, чтобы быть уверенным, что работа будет выполнена.

* * *

Это были самые пышные похороны за всю историю штата. Приехал даже губернатор. Я приказал закрыть в этот день фабрику. Маленькая церковь была до отказа набита людьми, а кто не смог попасть внутрь, толпились на улице.

Мы с Риной стояли впереди на маленькой отгороженной площадке. Рина была в черном платье, белокурые волосы и лицо покрывала черная вуаль. Я посмотрел на свои новые черные ботинки. Это были ботинки отца, и они жали мне. В самую последнюю минуту я обнаружил, что у меня нет другой обуви, кроме сандалет. Робер принес ботинки из отцовского гардероба. Отец не носил их, и я пообещал себе, что больше ни разу их не надену.

Я услышал шумок, пробежавший среди прихожан, и поднял голову. Гроб уже заколачивали. Я бросил быстрый взгляд на лицо отца, и оно исчезло, а в моем сознании образовалась такая пустота, что на время я забыл, как оно выглядело.

Потом я услышал плач и искоса посмотрел по сторонам. Плакали мексиканские женщины с фабрики. Позади я тоже услышал всхлипывания. Слегка обернувшись, я увидел плачущего Джейка Платта.

Я посмотрел на стоящую рядом Рину. Через темную вуаль мне были видны ее глаза. Они были ясные и спокойные. Рыдания прихожан, оплакивавших моего отца, стали громче.

Но ни Рина – его жена, ни я – его сын, не плакали.

10

Это была теплая ночь. Легкий ветер со стороны пустыни проникал в мою комнату через раскрытое окно. Я лежал в кровати, откинув в сторону простыни. Этой ночи предшествовал длинный день, начавшийся похоронами. Затем мы с Макаллистером до самого его отъезда занимались делами. Я очень устал, но не мог заснуть. Мысли не давали покоя. Наверное, по этой же причине в свое время отец расхаживал у себя в комнате, когда все в доме уже спали.

За дверью послышался шум. Я сел в кровати, голос мой резко прозвучал в тишине:

– Кто там?

Дверь приоткрылась, и я увидел ее лицо, только лицо, так как черный пеньюар сливался с темнотой. Закрыв дверь, она тихо сказала:

– Я так и думала, что ты не спишь, Джонас. Я тоже не могу уснуть.

– Беспокоишься о своих деньгах? – спросил я с сарказмом. – Чек на туалетном столике рядом с блокнотом. Подпиши документ о передаче прав, и он твой.

– Дело не в деньгах, – сказала она, проходя в комнату.

– В чем же тогда? Ты пришла попросить прощения? Выразить сочувствие? Или может быть соболезнование?

Теперь она стояла рядом с кроватью и смотрела на меня.

– Ты не должен говорить так, Джонас, – просто ответила Рина. – Пусть даже он был твоим отцом, но ведь я была его женой. Да, я пришла извиниться.

Что проку мне было от ее извинения.

– Извиниться за что? За то, что он не дал тебе больше, чем смог? За то, что ты вышла за него, а не за меня? – горько рассмеялся я. – Ты не любила его.

– Да, я не любила его, – твердо ответила она. – Но я уважала его. Я никогда не встречала такого человека.

Я молчал.

Внезапно она расплакалась, присела на край кровати и закрыла лицо руками.

– Прекрати, – грубо выкрикнул я. – Теперь уже поздно плакать.

Она убрала руки от лица и посмотрела на меня. В темноте мне были видны серебристые слезинки, скатывавшиеся по ее щекам.

– Что значит поздно? – воскликнула она. – Поздно любить его? Но ведь я и не пыталась, потому что не способна любить. Не знаю почему, но, видно, так уж я устроена. Твой отец знал об этом. Он все понимал. Поэтому я и вышла за него. И вовсе не из-за денег. Это он тоже понимал. Его устраивало мое отношение к нему.

– Но если это так, то о чем ты плачешь?

– Мне страшно.

– Страшно? – рассмеялся я, но она не отреагировала на это. – И чего же ты боишься?

Откуда-то из складок пеньюара она достала сигарету, но не закурила. Сейчас ее глаза можно было сравнить с глазами пантеры, охотящейся в пустыне.

– Мужчин, – коротко бросила Рина.

– Мужчин? – переспросил я. – Ты боишься мужчин? Но почему, ведь ты так аппетитна.

– Ты действительно глупец, – рассердилась она. – Я боюсь мужчин с их требованиями, похотливыми руками и мозгами с одной извилиной. Боюсь слышать их слова о любви, когда на угле у них только одно – трахнуть меня.

– Ты сошла с ума. Мы думаем не только об этом.

– Разве? – спросила она. Я услышал, как чиркнула спичка. Пламя осветило темноту. – Тогда взгляни на себя, Джонас. Ведь ты все время желал жену своего отца.

Мне не надо было смотреть на себя, я и так знал, что она права.

И вдруг она прижалась ко мне. Ее губы покрыли мое лицо поцелуями. Она вся дрожала.

– Джонас, Джонас, пожалуйста, разреши мне остаться с тобой. Только на одну ночь. Я боюсь одна.

Я поднял руки, чтобы оттолкнуть ее. Под пеньюаром на ней ничего не было. Пальцы ощутили прохладное и мягкое тело, такое сладостное, как летний ветерок в пустыне, и коснулись торчащих сосков.