Саладин, благородный герой ислама

Между южным пределом Ливана и Галилейским плато, в горах, возвышающихся над долиной Литани, крестоносцы построили цепь крепостей, которые защищали друг друга, угрожали территории атабега Дамаска и контролировали подход к прибрежным дорогам, ведущим в Тир и Сидон. Самой главной и самой неприступной из этих крепостей была крепость Бофор, которую арабские историки называют Шакиф Арнум. Рено Сидонский заперся в ней в ожидании лучших дней после падения Иерусалима. Построенный в шестистах семидесяти метрах над уровнем моря на отвесной скале, замок Бофор мог противостоять лучшим мусульманским «альпинистам» столько времени, на сколько хватило бы воды в его колодцах. Однако видя кругом падение стольких неприступных крепостей, Рено Сидонский посчитал для себя лучшим обхитрить врага и не вступать с ним в битву. Тем не менее летом 1189 года Саладин привел к подножию замка Бофор многочисленные войска, приказав одну за другой занять каждую тропу, ведущую к его потерне (потайной ход). До того, как крепость была полностью окружена, Рено Сидонский добился встречи с «самым великодушным, самым лояльным и самым эрудированным противником христиан». Саладин принял графа с почтением, которое должно оказывать настоящим аристократам, честным сердцем и мыслями, он усадил его за свой стол, и во время трапезы они обменялись вежливыми словами в адрес друг друга и теми пышными восточными любезностями, которые имеют иногда сладость стручкового перца. Рено был знаком с тонкостями арабского языка, с его возможностями создавать красочные образы, и он без труда завладел умом Саладина, всегда восприимчивого к речам людей благородного происхождения. Его секретарь Баха ад-Дин, присутствовавший при этом разговоре, утверждает, что между жирной маслиной с ливанского побережья и сладким пирогом с дамасскими фисташками речь шла только о достоинствах поэтов всех национальностей и о послеобеденных молитвах, которые объединяют мусульманскую и христианскую религии. Хороший выбор темы разговора под камнеметами замка Бофор и в присутствии опоясанных кинжалами мамлюков… На Востоке редко удавалось встретить христианина, способного свободно объясняться на сирийском диалекте арабского языка, и султан был восхищен познаниями своего гостя, который, говорил он, сумел привлечь ученого мусульманина к своему двору, чтобы при первом желании иметь возможность обучаться основам религии Мухаммада… Будучи очень набожным, султан обожал теологические диспуты, особенно когда они носили отпечаток галантности. Впервые он имел удовольствие видеть перед собой в качестве оппонента эрудированного христианина, «манеры которого были необычайно изысканы», — пишет Баха ад-Дин. Неожиданно хитроумный граф Сидонский, ободряемый произведенным им благоприятным впечатлением, бросился к ногам Саладина, назвал его своим господином и заявил, что после всех тех услуг, которые он сумел оказать франкам, он чувствует только разочарование и что он поклялся отказаться от дела этих неблагодарных людей и варваров. После чего он попросил Саладина, чтобы тот подыскал ему какое-нибудь уединенное убежище в замке в окрестностях Дамаска, где он смог бы спокойно окончить свои дни вместе со своей семьей и продолжить дорогое его сердцу изучение Корана. С этим условием он обязался сдать ему крепость Бофор. Также он попросил, чтобы ему дали время привезти его семью, находящуюся в Тире, которой христиане могли бы отомстить, узнав, что он обратился к Саладину с просьбой дать ему пристанище. Не заподозрив обмана, курд согласился обменять величественную крепость Бофор на небольшой дамасский замок с внутренними двориками. Чтобы закрепить дружбу между людьми в долине и людьми сверху, наш хитрец Рено очень часто спускался навестить Саладина. И всегда предметом их беседы становился Коран… Рено не знал, как ему выразить радость, которую он испытывает при мысли, что вскоре он будет жить со своими единоверцами под чарующим небом Дамаска, и пока Саладин, считавший себя самым умным, обещал ему все, чего бы он ни попросил, Рено тайно приказывал своим людям работать, чтобы усилить укрепления Бофора. Однако мусульмане наконец поняли, что их водят за нос, и что со всей этой взаимной учтивостью они потеряли слишком много времени. Саладин велел более внимательно наблюдать за крепостью, но несмотря на свою злопамятность, он не захотел нарушать законы гостеприимства. Он мог бы приказать задержать и повесить Рено Сидонского, который, веря в то, что его планы не будут разгаданы, часто приходил в лагерь неверных с улыбкой на устах. Непослушавшись совета своих эмиров, Саладин запретил задерживать своего гостя. Он скрывал свой гнев и каждый раз был все более и более любезным. Тем не менее день, назначенный для сдачи Бофора, приближался. Незадолго до этого срока Рено, как обычно спустившийся поболтать со своим другом на благочестивые темы, нашел, что последний обнаруживал некоторое волнение. Эмиры шептались вокруг него. Он поспешил сократить беседу и был очень удивлен тем, что его отпустили к себе. Поразмыслив, он решил, что его подозрения не имеют оснований, и в день, назначенный для капитуляции, явился с извинениями, заявив, что не может сдать крепость немедленно, ибо его семья еще не покинула Тир, дороги небезопасны и он вынужден послать ей навстречу нескольких вооруженных слуг, чтобы защитить ее в пути. Он попросил новой отсрочки на девять месяцев. Саладин рассердился. Он потребовал от Рено выполнения своих обязательств. Понимая, что ситуация ухудшается, хозяин Бофора попросил разрешения уйти, чтобы приказать открыть ворота крепости. Султан, не желавший на этот раз позволить ему укрыться в цитадели и еще раз обмануть его, велел проводить Рено до подъемного моста. Но достигнув его, после короткой беседы с офицером гарнизона, вышедшим ему навстречу, и зная, какая судьба ему уготована, этот благочестивый христианин приказал поднять подъемный мост и прокричал своим людям, чтобы они сопротивлялись до последней капли крови. Он защитил их ценой собственного пленения, пообещав, что вскоре они получат помощь с побережья. Он призвал их продолжить беспощадную борьбу. Приведенный обратно к Саладину, Рено Сидонский был закован в цепи и отправлен пешком в Дамаск под гиканье мусульман. Саладин был в ярости. По глупости он оставался бездеятельным возле скалы в течение трех месяцев, в надежде, что завладеет франкским замком, не потеряв ни единого воина, и пока он обсуждал с Рено, чей рай лучше — Мухаммада или христианского Бога, Гй де Лузиньян во главе семитысячного войска вновь появился на политической арене.