Саламина

Дорога на гору крутая, но никто на это не жалуется. Настроение веселое, груз, который они берутся тащить, подстать их настроению. Работа для них - праздник, они так и вели себя. Иногда шутки ради кто-нибудь брал тяжеленный груз и, пошатываясь, брел с ним при общем смехе остальных, взбирался на уклон и сбрасывал груз на назначенное место. Затем он и все остальные ложились, развалясь, на траву, по-видимому, чтобы воспользоваться заслуженным отдыхом. Они приходили в семь и оставались на работе до пяти, точно соблюдая рабочие часы и составляя превеселое общество. Оказывается, они продавали мне за заработную плату свое время, а не свой труд. Таким образом, каждый день превращался в затянувшуюся вечеринку, где я знакомился со многими очаровательными людьми. Между прочим, немного подвигалась и текущая работа.

Я был благодарен за то, что в мое распоряжение поступало столько народу, поэтому не обращал внимания на ежедневные изменения в личном составе. Если, проработав один-два дня, человек решал отдохнуть и отправлялся на рыбную ловлю или, устав от однообразия своей работы по найму, предпочитал просто полежать на склоне горы и посмотреть, как работают другие, то об этом не стоило беспокоиться. Народ, никогда не знавший принуждения, естественно поступал так, как ему хотелось. Не научившись любить материальные удобства так же сильно, как они ненавидели скучную работу, нужную, чтобы добыть эти удобства, имея достаточно еды на каждый день, они были бы дураками, если б захотели работать.

Рассказывают, что один датский подрядчик, сооружавший в Гренландии радиостанцию, думал побороть лень эскимосов, предложив им двухдневную заработную плату за один день работы. Гренландцы с энтузиазмом откликнулись на это предложение. Они проработали день и получили плату. На следующий день не явился ни один человек. Зачем, заработав за день двухдневную плату, работать следующий день? В самом деле, зачем?

Когда наконец на гору было перенесено достаточно песку и гравия, я поставил всех на сбор камней на крутом склоне за домом. Дело двигалось неважно. Если бы я случайно не напал на мысль о том, чтобы поручить эту работу мальчишкам, дом мог бы еще строиться и по сей день. Мальчишки превратили сбор камней в игру, и вокруг нас, подпрыгивая, покатились камни такой лавиной, что пришлось спасаться бегством. К тому времени как закончилась работа грузчиков, я уже знал, кто из рабочих ест свой хлеб недаром. Оставив у себя на работе четверых, отпустил остальных. Позвольте представить вам эту четверку.

Янус Эйверт Енс Николай Упернангиток - имя его обличает в нем нарушителя закона, который ограничивает число имен гренландца тремя. Во всех остальных отношениях он был мирный, скучный, дисциплинированный, почтенный гражданин, пользовавшийся несколько недостаточным уважением сограждан из-за незначительной провинности - он прибыл в Игдлорсуит вместе с Троллеманом. Это был самый темнокожий из эскимосов. У него было прозвище Дукаяк.

Людвиг, впрочем, зачем перечислять все его имена, Людвиг Вилле отличался маленьким ростом и слезящимися глазами. У него умелые руки и работал он усердно. Он не был охотником, поэтому не имел ни каяка, ни саней, ни собак. Это был веселый, славный юноша, из которого, вероятно, никогда ничего особенного не получится.

Томас Лёвстром считался стариком, хотя ему исполнилось всего пятьдесят шесть. Может быть, то, что он перестал охотиться, так как не мог плавать на каяке из-за приступов головокружения, навело его на мысли о своей бесполезности и заставило держаться тихо, со старческой покорностью судьбе. Он считал себя стариком, годы охоты прошли, и, следовательно, жизнь кончена. Пожалуй, я никогда не видал на человеческом лице выражения такой мягкой доброты, как у Томаса.