Саламина

Как-то вечером - ах, да, мы уже ушли из церкви, проповедь кончилась, мы выбрались вон и отправились домой, - как-то вечером у меня обедали гости. На этот обед по какому-то особому поводу, не помню уже по какому, были приглашены Самуэль и его жена - старая ведьма. Все шло превосходно. Мы кончили обедать и сидели за столом, разговаривая и попивая пиво. Вдруг Самуэль начал неспровоцированное нападение на муниципальный совет, два члена которого, в том числе председатель Абрахам, присутствовали здесь.

Целью Самуэля, по-видимому, было не столько унизить их, сколько возвеличить себя. Но, сообщив нам, каким великолепным парнем он стал благодаря господу богу и себе самому, Самуэль попытался подкрепить это заявление указаниями на достойное презрения невежество и тупоумие членов совета и бондаря Рудольфа. Самуэль наслаждался, он разошелся и, стоя, извергал поток слов, как в воскресенье с кафедры. По-видимому, это была обличительная речь, он бесновался. Они терпеливо слушали. Но затем, когда стало ясно, что речь эта никогда не кончится, Кнуд и молчаливый Хендрик поднялись, спокойно подошли к Самуэлю - никогда я не видал, чтобы подобную операцию проделывали так гладко, - взяли его сзади за плечи и за штаны, подняли - он брыкался, вздымал вверх руки, как мученик в день вознесения, пронесли беснующегося помощника пастора через переднюю и вышвырнули в темноту на улицу. Самуэль немного посидел, плача, на склоне холма и тихонько поплелся домой.

XLV. ПЕРЕЛОМ

Был уже март, а оттуда - ни слова. Разве я мог знать, что почта все еще в Уманаке? Знай я, что там такая задержка, то вполне мог бы снова съездить туда, взять свою телеграмму и, несмотря ни на какие препятствия, отвезти ее в Годхавн. Поживешь - узнаешь, но часто какой ценой бессмысленных терзаний ума!

Мои поездки на другую сторону пролива были суровым способом держать себя в руках. Отправляйтесь, говорил мне мой доктор, и оставайтесь там два дня, четыре, пять. Пусть Давид оставит вас одного. Отправляйтесь туда, где вы по крайней мере будете считать время днями, а не часами и секундами. Прекрасная теория и унылая практика, которая привела к крушению всех моих надежд.

Мне всегда казалось, что лучше быть одному. Нуждаясь в одиночестве, я жил закупоренный в одной комнате с Саламиной и ее девочкой. Всегда она дома, всегда возится с чем-нибудь, что-то делает - шьет, гремит кастрюлями, сковородами или стучит тарелками. И то, что она старалась работать тихо и ходила по дому на цыпочках, почему-то особенно бесило меня. Она как бы говорила: "Я думаю о тебе". Так и было на самом деле. Это давило на меня, как тяжелый груз. "Перестань ходить на цыпочках, - хотелось мне крикнуть, не сиди, уставившись на меня". Но, даже сидя к ней спиной, я чувствовал на себе ее взгляд.

А долгие периоды мертвой тишины, прерываемые лишь слабыми-слабыми звуками! Я знал, что это значит. Она плакала. Тогда я уходил из дому.

Я не успевал пройти и трех раз вдоль набережной, как Саламина уже оказывалась рядом, за моей спиной. Она была как безумная, я тоже. Я не бредил и не плакал, я ничего не говорил - откуда же ей было известно о моем состоянии? Но именно неизвестность сводила ее с ума. Бедняжка! Саламина, такая чувствительная к каждому оттенку в настроении, с ужасом смотрела на покрывавшую меня чугунную оболочку. Не зная, что меня мучает, она относила это на свой счет.

- Саламина плохая? - спрашивала она.

- Нет, - отвечал я, - ты хорошая.

Слова, слова! Она отворачивалась и плакала. По ночам, лежа в постели в полной тишине и темноте, я слышал ее приглушенные рыдания. Раз она встала, босыми ногами прошлепала по доскам и очутилась на полу на коленях рядом со мной, тихонько позвала меня по имени; я притворился спящим. Долгое время она простояла так на коленях, на холодном полу, плача.

Что может сильнее таинственности возбудить любопытство? Для разума это комната Синей Бороды: каковы бы ни были последствия, мы должны подглядеть. А если замок не пускает нас в комнату, то мы применим динамит, уничтожим себя, все кругом, но заглянем.

Саламина в отчаянии заложила заряд. Однажды вечером она подожгла шнур. Мы сидели дома. Я читал, Саламина шила. Все было как обычно. Но вот Саламина отложила работу, повернулась ко мне, заговорила:

- Ты постоянно раздаешь людям деньги, а они ничего не сделали, чтобы заслужить их. Я начала у тебя работать в августе. Пора выплатить мне заработную плату.

- Заработную плату! Как?

Я не ослышался, но просто был поражен. Она права: я не платил ей за ее работу.