Салат из креветок с убийством

Правда, было еще одно обстоятельство: сама Мири могла завещать деньги кому угодно, и при этом завещательное условие умершего американского родственника теряло силу. Ясно, что и у мужа Мири, и у ее сыновей был мотив для убийства. Чудовищно, конечно, но Беркович был полицейским и понимал, что когда речь заходит о миллионе, родственные связи тают, как сахар в стакане с горячим чаем. Во всяком случае, если скорпион попал в пакет со сливами не случайно, то подозревать можно было только кого-то из присутствовавших на обеде.

Старший сын Мири, Яаков, работал служащим в компании, занимавшейся довольно сомнительным бизнесом: продажей в Израиле какого-то очередного новомодного продукта для похудания. Сам Яаков ничего клиентам не предлагал, сидел в офисе и оформлял сделки. Заработок небольшой, а жена Яакова, Сара, одна из двух черноглазых невесток, слыла женщиной с большими претензиями и держала мужа в черном теле. Он выполнял все ее прихоти, а прихотей со временем становилось все больше. Невестка, кстати, вовсе не обязана была любить свою свекровь — вот и еще один мотив. Или точнее, модификация все того же мотива: деньги и еще раз деньги.

Гиль, младший сын Мири, судя по информации, которую Берковичу удалось выяснить во время вынужденно кратких телефонных разговоров, представлял собой противоположность Яакову: энергичный молодой человек, владелец собственной посреднической фирмы, претензий и амбиций более чем достаточно, жена полностью подчинена его воле, но бизнес на самом деле идет не очень хорошо, а если точнее — так совсем плохо, и долги Гиля банкам перевалили уже за вторую сотню тысяч. Вот-вот речь могла зайти об аресте счетов, судебном иске и прочих прелестях, связанных с рисковой жизнью бизнесмена.

Неплохой мотив для убийства собственной матери: после ее смерти Гиль мог рассчитывать на треть денег, а это, как ни крути, около четырехсот тысяч шекелей, а может и больше…

Положив, наконец, телефонную трубку, Беркович понял, что сегодня будет просто не способен вести допросы — нужно было еще придумать повод, поскольку информация, полученная им, формальным поводом для задержания быть не могла.

Проблема осталась прежней — как получить отпечатки пальцев отца и сыновей и при этом не сообщать им пока цели этой не очень приятной процедуры. Ведь они, собственно, и не знали даже, что некий старший инспектор полиции заинтересовался внезапной смертью Мири Нахмани от укуса желтого скорпиона.

Способ был, конечно, и Беркович, вздохнув, позвонил Наташе.

— Ты еще долго? — спросила она с тоской. — Я тут сижу одна…

— Ты не видела, мужчины уже вернулись из больницы? — спросил Беркович. Он знал, что мог не уточнять вопрос — Наташа понимала, о чем шла речь.

— Да, недавно, — сказала она. — Я видела в окне.

— Я буду дома минут через пятнадцать, — сообщил Беркович. — А ты пока приготовь три стопки, наполни их водкой и поставь на небольшой поднос.

— Зачем? — удивилась Наташа.

— Потом объясню, — сказал Беркович и положил трубку.

Когда он вернулся, у подъезда дома стояли несколько мужчин в кипах — весть о смерти Мири наверняка уже разнеслась по всей стране, и начали съезжаться родственники и знакомые. Тем лучше, — подумал Беркович, — мой визит не удивит ни Рони, ни сыновей.

Поднос с тремя стопками стоял на столе в салоне, и Беркович поднялся к соседям. Дверь оказалась раскрыта, в квартире Нахмани было много народа, посреди салона с бессмыссленным выражением на лице стоял глава семейства, а оба его сына сидели у стола и слушали, как родственники произносили слова утешения. Невесток и детей видно не было — то ли уехали домой, то ли заперлись в спальне.

Беркович подошел к Рони, произнес подходившие к случаю слова и предложил по обычаю русских евреев выпить за упокой души усопшей Мири. Наверняка никто из семьи Нахмани понятия не имел о том, как евреи в России проводят обряд похорон, но за последние годы они слышали о новых репатриантах столько всякой ерунды, что не могли не поверить и этой. К тому же, разве Рони мог сейчас думать о чужих обычаях? Он взял с подноса стопку и пригубил. То же самое сделали Яаков с Гилем, и Беркович удалился из квартиры с сознанием исполненного долга.

Сказав Наташе, что вернется в течение часа, Беркович аккуратно спрятал стопки в полиэтиленовый пакет и поехал к Хану в лабораторию. Был уже вечер, но эксперт еще не ушел и взял из рук Берковича пакет со словами:

— Имей в виду, если отпечатки совпадают, тебе еще придется официально возбудить дело…

Несколько минут спустя эксперт положил перед старшим инспектором листы с четкими отпечатками и сказал:

— Перчатку надевал Рони, а двумя пальцами брал Гиль.

— Ясно, — мрачно отозвался Беркович. — Ты хочешь сказать, что они действовали сообща?

— Не знаю, — пожал плечами Хан. — Может, Рони провернул операцию, а Гиль увидел, как отец снимает перчатку, а потом, когда с матерью это случилось, он нашел перчатку на полу и двумя пальцами отбросил в сторону… Вариантов много.

— Но главный подозреваемый — Рони Нахмани.

— Э… Да. Правда… — Хан запнулся.

— Что-нибудь не так?