Сальери

Что это было? Говорят, на старости лет маэстро Сальери стал часто впадать в депрессии, и в этом отношении 1823 год выдался для него особенно тяжелым. Одни рассказывают, что именно в этом году ему изменило зрение, другие — что во время прогулки на него чуть не наехал извозчик.

В конце концов, дочери решили принудительно госпитализировать отца в загородную клинику. Ему оформили персональную пенсию с полным сохранением его придворного жалованья и поместили в особую палату, под присмотр опытных врачей и санитаров. Когда же он вдруг порезал себя бритвой, никто так и не получил вразумительных объяснений о причинах произошедшего.

Пьер Франсуа Пеш пишет: «В 1823 году Сальери попытался перерезать себе горло, когда его госпитализировали против его воли. Санитары, присматривавшие за больным, вовремя спасли его, и он избежал смерти»^{259}. Что это за санитары? Прямых свидетельств, исходящих от очевидцев тех событий, нет. Кто-то кому-то рассказывал, что санитары застали Сальери, когда он держал в руках бритву. Он якобы был весь в крови и не мог сказать ничего членораздельного… Но откуда у него могла появиться бритва? В те времена мужчины его положения самостоятельно брились редко, прибегая к услугам цирюльников. Где же Сальери взял бритву? Ответа на этот вопрос нет. Как и на вопрос, зачем Сальери, если предположить, что он и в самом деле решил покончить с собой, было выбирать столь ужасный способ ухода из жизни…

* * *

Многих великих людей (например, Шекспира, Рафаэля, Моцарта) приравнивали к сумасшедшим. Даже принято считать, что гений и безумство — это две крайности одной и той же сущности. Но что об этом говорит наука, изучающая и разъясняющая факты человеческого умопомешательства? Конечно, состояние творчества нельзя назвать безумием в том смысле, как оно понимается в применении к пациентам сумасшедших домов, но вместе с тем оно не является для человека нормальным.

Публицист-народник Н. В. Шелгунов в статье «Болезни чувствующего организма» пишет: «Состояние восторженности, в котором находится бешеный и сумасшедший, сочиняющий свои стихи, или экстазист в припадке созерцания, составляет только небольшое видоизменение одного и того же процесса. Разница здесь вовсе не в сущности, а только в степени и характере. В минуты творчества поэт и художник находится точно так же в припадке усиленной мозговой и нервной деятельности; в нем возникают тоже галлюцинационные представления, как и в тех случаях, когда подобное возбуждение усиливается в высшей степени, принимает уже болезненный характер и делает человека безумцем»^{260}.

Говорят, что Рафаэль писал свои картины в полной прострации и сам потом удивлялся, что свет находит некоторые из его произведений такими превосходными, потому что, рисуя, он никогда не думал о механизме исполнения, но постоянно имел перед глазами свой идеал.

Моцарт писал:

«Если я, например, ночью не могу спать <…> то во мне мысли набегают целыми потоками. Откуда и как они являются, я не знаю и не имею над ними никакой силы. Я слышу тогда музыку совершенно хорошо и ясно и могу обозреть ее в уме всю сразу, как если бы предо мной стояла прекрасная картина; я слышу в воображении не отдельные, разорванные куски, но полное целое»^{261}.

В связи с этим Шелгунов делает следующий вывод:

«Частое самоубийство и помешательство поэтов, художников, ученых следует приписать единственно раздражению их мозга. Можно составить огромный список талантливых людей, кончивших жизнь самоубийством, безумием или умерших от острых болезней мозга. Вот некоторые из более замечательных: талантливый французский поэт Жерар де Нерваль повесился; Гайдн после своих “Четырех времен года” захворал головной болезнью и умер в отупении; Моцарт получил воспаление мозга и перед смертью помешался на том, что Сальери хочет его отравить; Сальери сошел с ума и впал, наконец, в полное безумие; Доницетти помешался тоже; композитор Кларк в сумасшествии лишил себя жизни. Всё это весьма понятно, если обратить внимание на то, что люди этого сорта живут напряженной умственной жизнью, а иногда даже нарочно раздражают свой мозг, чтобы усилить его впечатлительность и продуктивность, ночной работой или возбуждающими средствами, как вино, пунш, кофе. Односторонность занятий увеличивает тоже опасность помешательства»^{262}.

Возвращаясь к случившемуся с Сальери в больнице, можно сказать, что тогда все, кто поверил, сочли это результатом старческого слабоумия. В самом деле, ведь 73 года по тем временам — это был весьма преклонный возраст. Больного перевязали, напоили успокоительными лекарствами и усилили за ним наблюдение. Так маэстро Сальери стал «персональным пенсионером в смирительной рубашке».