Салфур: Тайны Запретного Леса

Бран не помнил, как смог вырваться из крепкой хватки толпы. Не помнил и того, как оказался на лужайке и, перебежав овраг, очутился в запретном лесу. Не помнил, как потерял связь с реальностью. Память будто намеренно стерлась, не давая юноше сойти с ума от боли, причиненной теми, кто все это время притворялся людьми. Осмотревшись вокруг, он заметил, как расплывчатые вещи постепенно обретают четкие очертания. Заметил и то, что окружение становится довольно знакомым. Спустя еще некоторое время Бран различил силуэт. Увидел Одвала, восседающего на старой скрипучей лавке.

— Вот ты и вернулся, дитя, — с тяжелым выдохом сказал сатир и, звучно цокая копытами, приблизился к юноше. — Я уж думал, что не проснешься.

— Что произошло? — с непониманием оглядываясь по сторонам, вопрошал Бран. — Где я?

— Ты в тронной зале Салфура. В том самом месте, где тебя все это время ждало сердце, — отстраненно ответил сатир, словно вопросы Брана были совсем уж глупыми и наводили на него тоску. — После того как я спас тебя, ты провалился в глубокий сон, проспал три дня и три ночи.

Бран взялся за голову и оторопело поглядел на сатира. Постепенно к нему возвращалась память, медленно подползая к его истерзанному рассудку подобно ядовитой змее, готовясь нанести смертельный укус и напомнить о минувших событиях.

— Нет. Не может быть, — покачал головой юноша. — Неужели все это… Толпа, голос, няня, костер… Ниса?

Одвал лишь молча глядел в никуда, выжидая момента, пока Бран полностью придет в себя, смиряясь с минувшим, осознает случившиеся и попытается перебороть настигнувшее его отчаяние.

— Что я натворил? — скрипя зубами спросил юноша. — Я не пришел на помощь Нисе! Почему?!

— Потому что ты не мог, — раздраженно бросил сатир. — Потому что если бы попытался, то умер бы сам.

— Ну и что? Даже если так, я должен был спасти ее! Я должен был…

Юноше тяжело давалось сдерживание собственных чувств. Он всем своим сердцем желал заплакать, выпустить их наружу, но все не пережитые эмоции застряли у него в горле, не желая выплескиваться через край, не желая освободить его от тяжкого бремени.

— Это все он… Этот чертов голос! Он не давал мне ступить и шагу! Он уговаривал бежать и бросить Нису сгорать заживо! — неожиданно перейдя на крик, воскликнул Бран. — Откуда этому взяться в моей голове?

— Это голос разума, дитя! Именно он призывал тебя к спасению собственной жизни!

Сатир вплотную подошел к Брану. Его ярко-желтые глаза сияли, а из ноздрей выходили клубы пара. Одвала явно раздражало поведение юноши, его напрасные терзания, и Бран это отчетливо ощущал.

— Это твой голос. Ты просто боишься это признать, — продолжил сатир.

В смятении Бран отошел на несколько шагов. Возможно, Одвал говорил правду, и именно трусость, скрытая глубоко внутри его сознания, не дала ему спасти подругу.

«Неужели я настолько трусливое чудовище, прячущееся за спины своих друзей? Неужели это действительно был мой собственный подавленный голос? Все они пожертвовали собой ради других, а я настолько жалок, что не смог уберечь Нису?»

— Это часть тебя. Наиразумнейшая часть, я бы сказал, — настоятельно произнес сатир. — Смирись с этим, мальчик мой, и прими как данность.

— Нет, Одвал, ты не прав, — внезапно просияв, ответил Бран, какая-то цепочка идей влекла его за собой, путаясь и создавая невидимую дорожку, мысли вели его к истине. — Это не мой голос, потому как я уже слышал его раньше здесь, в пещере. Он настаивал, чтобы я взял кинжал, предупреждал о том, что… — юноша прекратил говорить и внимательно всмотрелся в глаза сатира, словно наконец поймал за хвост мысль, которую ни в коем случае нельзя было отпустить.

— Дитя, в любом случае, сейчас это не имеет никакого смысла, — опустив массивную ладонь на плечо юноши, сказал Одвал. — Я знаю, тебе тяжело, но, отвергая свою судьбу, ты лишь приносишь несчастье остальным.

— Судьбу? — недоуменно переспросил Бран.

— Именно, мальчик мой. Должно быть, ты догадывался, что очутился здесь не просто так? Чувствовал некую связь, красную нить, что объединяет тебя с этим местом?

— Я чувствовал лишь нечто животное внутри себя. Яростное и одновременно трусливое. Разве это и есть то, о чем ты говоришь? Это и есть то, о чем говорила Сиенна?

Сатир легонько кивнул и, отступив на пару шагов от Брана, взмахнул своими крепкими руками. Спустя секунду на пустовавшем месте появилось сердце, окутанное пеленой молочного тумана.

— Я не стану предлагать дважды. Ты должен сам решить свою судьбу, — строго сказал Одвал. — Среди людей тебе более нет места. И никогда и не было.

Бран слушал слова сатира как завороженный. Притягивающее взор сердце, что продолжало медленно сокращаться в руках его хранителя, заставляло пребывать юношу в нелепом оцепенении.

— Они издевались над тобой, дитя. Клеймили тебя одиночкой. Прозвали плодом греха.

Бран, не отрывал взгляда от бьющегося сердца с чудовищными подтеками черной крови.