Салихат

Слова, такие простые, будто застревают в горле. Зачем Джамалутдин меня мучает? Пусть бы все осталось, как есть. Он крепко держит меня и не собирается отпускать, покуда не услышит что хочет.

– Ты… останешься до утра?

Больше мне ничего в голову не приходит.

Вместо ответа Джамалутдин стягивает с меня простыню, и я удивляюсь, как это совсем недавно я хотела, чтобы он ушел?..

13

Это случилось через три недели после того нашего разговора.

За эти дни я привыкла, что Джамалутдин теперь почти всегда дома, отлучается только в магазин или к соседям, и в конце концов поверила, что так будет всегда.

Я снова, как в первые месяцы после свадьбы, каждое утро приношу ему завтрак, а после вечернего намаза жду мужа в спальне. Иногда кажется: я сплю и вот-вот проснусь, а Джамалутдин уже снова далеко. Но начинается новый день, и он тут, руководит прокладкой водопровода, принимает гостей, держит на коленях Джаббара и рассказывает ему что-то интересное, а сынок то серьезно хмурит бровки, то вдруг начинает заливисто смеяться.

Те серьезные бородатые мужчины приезжали к Джамалутдину аж трижды за неполный месяц. В такие вечера мы втроем: я, Расима-апа и Агабаджи – подаем много кушаний, чай и кальяны. Правда, последний их приезд случился уже после того, как на кухне из крана потекла вода, так что стало уже не так тяжело готовить и мыть посуду в большом количестве.

Три или четыре дня Расима-апа ходила очень на меня обиженная. Это Джамалутдин поговорил с ней, чтобы мне меньше работы стало. Я обрадовалась послаблению, но не потому, что лентяйка. Появилось больше времени на малышей, не только на своих, но и на Агабаджиных. Ее девочки меня заместо матери считают и ходят по пятам как привязанные.

Сначала Расима-апа всеми способами демонстрировала свое неудовольствие: бросала на меня злые взгляды, тяжко вздыхала и жаловалась на недомогания. При этом продолжала принимать соседок, ела как обычно и вид имела вполне здоровый. Я не обращала внимания, говорила с ней со всей почтительностью и при каждом удобном случае повторяла, как радуется Джамалутдин младшим сыновьям и как ждет от меня новых. Расима-апа смирилась и стала распределять дела на день поровну между мной и женой Загида, оставляя себе то, что мы никак не успевали.

Агабаджи весь последний год и так работала почти наравне со мной, а теперь целыми днями занята во дворе и на кухне тоже, хотя раньше появлялась там, только чтобы взять свежую лепешку или налить чаю. И жаловаться она забыла, и сил у нее на все хватает. В общем, все совсем не так, как раньше, когда Расима-апа ее за принцессу держала. Правда, это, может, только пока она снова не понесла. Загид ведь опять начал ходить в ее спальню, поэтому Агабаджи в хорошем настроении и даже иногда обращает внимание на дочек, чего за ней раньше не водилось.

В этот день непогода случилась – давно такого в наших краях не было. Когда я утром развешивала белье во дворе под навесом, дождь так и хлестал, того гляди, мокрый снег пойдет. Я вернулась в дом совсем продрогшая в своей толстой вязаной кофте, накинутой поверх платья. К вечеру дождь усилился, так что малышам пришлось забыть о прогулке. А раз их отцы тоже остались дома, пошалить не получилось, поэтому Джаббарик был не в духе, обижал девочек, а те боялись плакать или жаловаться – знали, что за слезы им от взрослых еще больше достанется. Так у нас родители с раннего детства приучают дочерей повиноваться мужчине.

Я рано закончила с делами, еще восьми не было. Рамаданчик уснул, а Джаббара забрал с собой в залу Мустафа. Недавно он начал читать ему вслух суры из Корана, я не возражала, наоборот, радовалась, что сынок становится ближе к Всевышнему. Расима-апа гостила у родственников в соседнем районе и должна была вернуться только через неделю. Джамалутдин после ужина попросил его не беспокоить и закрылся в своей комнате с Загидом, чтобы что-то обсудить.

Я наливаю в чашки горячий чай, кладу в пиалу фруктовые карамельки и несу к Агабаджи, которая полчаса назад ушла укладывать дочек спать и попросила меня прийти, как освобожусь. Ногой толкаю приоткрытую дверь. Жена Загида поднимает глаза от платья, которое штопает при свете лампы, прикладывает палец к губам, кивнув на матрас, где спят Айша, Ашраф и Асият.

Ставлю поднос на крышку широкого сундука, который вместо стола, и сажусь на пол рядом с Агабаджи. Ее комната такая же просторная, как моя, но здесь всегда беспорядок. Из мебели только кровать да шкаф, который, должно быть, не вмещает всей одежды, раз она по углам лежит, как придется, – и женская, и детская. Кровать разобрана, а тканое покрывало, подарок родственников Агабаджи на ее свадьбу, валяется рядом. Я дивлюсь, почему Загид не сделает Агабаджи замечание, и неужели ей самой нравится жить в беспорядке, но, конечно, не спрашиваю ее о таком. Убирать или нет свою комнату – ее личное дело, главное, чтобы в доме, куда в любой момент могут войти гости, всегда было чисто.