Салихат

Когда входит Джамалутдин, я почти уже проваливаюсь в сон – даже не в сон, а в странную дрему, в которой яркие видения чередуются с темными провалами. Сперва мне кажется, что это вовсе не муж, а одно из видений, порожденных ужасными событиями прошедшего вечера. Но Джамалутдин ложится рядом и обнимает меня, а я кладу голову ему на грудь, и мы лежим, пока я наконец не засыпаю. Кажется, что я сплю всего минуту или две, когда требовательный плач Рамадана взрывает тишину спальни.

Джамалутдина рядом уже нет. Может, он мне и в самом деле привиделся? Но на его подушке осталась вмятина, постель еще хранит тепло его тела. Я даю малышу грудь и смотрю за окно. Там по-прежнему темно, лишь далеко в небе дрожит тоненькая бледная полоска скорого рассвета. Дождь наконец-то закончился.

Позже я узнаю от Мустафы, что Джамалутдин и Загид чуть свет уехали, оставив его, Мустафу, за старшего. Кончился спокойный месяц, который я провела, как все другие жены нашего села: с мужем под одной крышей. Абдулбари, уже погребенный, сделал свое дело, хотя вряд ли осознавал это, когда его привезли к нам. Приходится лишь гадать, когда я снова увижу Джамалутдина. И – мысль, которую я гоню прочь, как бродячую собаку: увижу ли я его живым.

 Двумя днями позже, подавая Загиду завтрак, я стараюсь не встречаться с пасынком взглядом. Мысль, что мы стали невольными сообщниками, заставляет меня снова и снова вспоминать то ночное происшествие, хотя больше всего на свете я хочу стереть его из памяти.

Загид молча ждет, пока я расставлю тарелки, но я чувствую – он не позволит мне так просто уйти. Забытое чувство уязвимости в его присутствии вновь вернулось, и оно настолько неприятное, что я машинально пытаюсь натянуть туго завязанный платок еще больше на лицо. Это не ускользает от внимания Загида, и он смеется. Мои щеки вспыхивают стыдом и яростью. Конечно, Загид мне махрам, то есть близкий родственник, в присутствии которого мне нечего смущаться, а тем более – бояться, но сейчас от него исходит ощущение опасности, какой-то скрытой угрозы, хотя я и пытаюсь убедить себя, что мне это только кажется.

– И давно ты все знаешь? – с деланным равнодушием спрашивает Загид, развалившись на стуле и лениво отщипывая кусочки от теплой лепешки.

Я замираю с пустым подносом в руках.

– О чем это вы?

– Не притворяйся. Меня тебе не надо бояться. – Он указывает на стул. – Садись. Давай садись, ну. Отдохни немного от дел. Целый день ведь на ногах.

Такая мнимая забота не может меня обмануть. Я понимаю, что это приказ, которому лучше подчиниться.

– Давно мы вот так с тобой не сидели, – продолжает Загид, глядя мне в лицо все с той же усмешкой. – Ты избегаешь меня, это нехорошо.

– Но я не ваша жена!

Ай! Как ни сдерживалась, мое отношение к нему все же вырвалось наружу. Но Загида, кажется, это только позабавило.

– Да, верно. – В его голосе сожаление, готова поклясться, – искреннее. – Была бы ты моей женой, уже двоих сыновей бы мне родила.

– Загид, Агабаджи обязательно родит сына. – Я с облегчением перевожу дух: кажется, опасная тема миновала. – Она знает свой долг и очень переживает…

Жаль, нельзя ему сказать, что Агабаджи беременна. Может, тогда он отстал бы от меня…

– Так что тебе известно, Салихат? – Загид хмурится, разгадав мою хитрость. – Не уходи от разговора и не притворяйся, что не понимаешь.

– Клянусь, ничего не знаю…

– Почему ты помогала моему отцу в ту ночь, когда здесь был раненый?

– Он попросил меня. Ему больше некого было попросить. Расимы-апа ведь дома нет, а Агабаджи, она… ну…

– Да, моя жена слишком тупая, чтобы ей можно было доверить что-то сложнее стирки. И что же ты поняла, когда увидела человека, истекающего кровью от огнестрельной раны?

– Мне некогда было что-то понимать, да и незачем. – Поднимаю голову и смело встречаю взгляд Загида, не отводя глаза, чтобы он не догадался, что я лгу. – Я просто делала то, что велел Джамалутдин. Сначала помогла с перевязкой, а потом помыла пол, вот и все.

– Ты знаешь, куда мы постоянно ездим, твой муж и я? – прямо спрашивает Загид.

– Нет.

– И что, никогда не хотела узнать?

– Мое дело – это дети и хозяйство. Если бы я спрашивала мужа, как он проводит свое время вне дома, то вряд ли стала бы ему хорошей женой.

Странно, но я успокоилась, поняв, что могу запросто лгать пасынку прямо в лицо. Мне нечего бояться, говорю я себе, ведь я и в самом деле не его жена, и стоит мне рассказать Джамалутдину об этом разговоре, как Загиду не поздоровится.

Наверное, он тоже это понимает, потому что позволяет мне уйти. Меня не надо просить дважды, я тут же поднимаюсь и направляюсь к выходу. Но что-то заставляет меня обернуться у самой двери. Загид смотрит мне вслед, и его тяжелый немигающий взгляд говорит о том, что он не поверил ни единому моему слову.

14

Ранним июльским утром я просыпаюсь оттого, что Джаббарик, стоя на полу в одной рубашке, дергает меня за руку и повторяет:

– Мама, мама, проснись! Тетя сильно кричит.