Салют - Глория

Друзья обнялись. Александр пригласил своего бывшего бортинженера присесть. Они начали беседу.

— А что это у тебя на голове, Алиханыч? Тюбетейка? Ты ж не верующий!

— Ну, был неверующим, а стал верующим. Теперь верить можно и нужно. Помощь от Всевышнего никогда лишней не будет! Эх-х! Едва удалось упросить начальство, чтобы меня к тебе пропустили, — признался Кусаинов. — Теперь уж не знаю, когда мы с тобой свидимся. Сегодня я уезжаю в Казахстан, к своим. Казахстан же теперь отдельное государство. И столица у него называется Нур-Султан. Это бывший Целиноград.

— Города теперь в честь султанов называют? — пошутил Александр.

— Не-ет, — заулыбался Асхар. — Это имя такое. Говорят, большой человек, страну возглавлял. Видимо, заслужил. Я пока ещё не вник добром в нашу новую историю.

— Я тоже, — печально опустил голову Нестеренко. — Чёрти что вокруг творится. Голова пухнет…

— Да-а… И не говори, Саныч. Мы теперь с тобой по разные стороны границы.

— А Байконур: Ваш, или наш?

— Ваш. Вы его у нас временно арендуете.

— Понятно.

— В Казахстане теперь всё по-другому. Даже пишем мы латиницей, а не кириллицей.

— Почему?

— Говорят, кириллица — это варварский алфавит. Примитивный. Недостаточный для передачи всей красоты и лаконичности казахского языка. А латиница — правильный алфавит, европейский. Казахстан — европейская страна, и писать в нём все должны как в Европе. Это улучшает отношение к нам со стороны европейских и американских друзей. Да, теперь они наши друзья.

— А мы?

— А вы — не очень. Тут просто выяснилось, что русские были оккупантами, нехорошо себя вели в Казахстане. Культуры нас лишили, науки, религии. Мы конечно же зла никакого не держим, но всё-таки обида осталась. Поэтому, ты уж извини, Саныч.

— Алиханыч, я не пойму, ты серьёзно во всё это поверил? Ты ведь жил тогда, при Союзе и прекрасно помнишь, как там всё было.

— Да, жил. Да, помню, — грустно ответил Кусаинов. — Но теперь люди всё переосмыслили. И нужно как-то это принимать, чтобы жить дальше. Нравится нам, или нет. За нас уже всё решили, как лучше. А у меня в Казахстане почти вся родня осталась. Один только сын, младший, Самат. В Америке живёт. Семья у него там. Бизнес. Остальные в Казахстане. Дочки: Айгуль и Зарина — обе на пенсии. У одной муж — бывший военный. Вторая — вдова. А ещё один сын — Азат, умер… Инфаркт. У него обоих детей, моих внуков, убили в Новом Узене. Который теперь Жанаозен называется. Расстреляли их там, говорят…

— За что?

— А, не важно. Что мы всё о грустном с тобой? Давай я тебе лучше спою, друг мой? Чукча-чукча-чукча кучерявый!

— Алиханыч.

— А?

— Почему всё так случилось? Почему наша страна распалась? Разве нам плохо жилось вместе?

— Лично мне тогда жилось хорошо. Может и без излишеств каких-то, но всего хватало. Я никогда не жаловался. Ну а кому-то, может и плохо жилось тогда. Мы же не знаем. Это теперь только правду открывают. Рассказывают, как всё было на самом деле. А тогда же мы не знали. Верили всему. Видишь, оказывается, что мы — казахи, это прямые потомки Тамерлана. И наша цивилизация была величайшей на континенте. А советы лишили нас этой гордости. Теперь мы по крупицам восстанавливаем это утраченное могущество.

— Значит ты, как и Василий, мажешь грязью прошлое, чтобы хорошо устроиться в настоящем?

— Что? Нет, что ты, Сан Саныч! Васька — он конечно тот ещё прощелыга! У меня, говорит, обоих дедов раскулачили! А журналист попался хитрый, спрашивает — как, мол, могли обоих твоих дедов раскулачить, если один был коммунистом — председателем колхоза, а второй — вообще всю жизнь прожил в городе?! Эх, Васька и завертелся, как вошь на гребешке. Ты бы слышал. Я так смеялся. Ну а что касается моей позиции, Саныч, то я хоть и признал новый порядок, но от старого не отрёкся. Нужно жить в настоящем, но всё то хорошее, что было в прошлом, следует беречь в своей памяти. Я так считаю.

— Я уже со всем согласен, лишь бы вырваться отсюда, — сказал Александр.

— Думаю, что тебя не выпускают по другим причинам, — предположил Асхар. — Фамилия у тебя подозрения вызывает.

— А что не так с моей фамилией?!

— Ты погоди, не горячись. Просто подумай. Сейчас у вас русский мир. Русское единство. То есть русские должны держаться друг за друга. Как и казахи. Но мы отдельно друг за друга держимся, а вы — отдельно. Потому что у каждого своя страна теперь, и так положено. И если ты русский, то ты тоже должен…

— Я не русский, — перебил его Нестеренко. — И не украинский. Я — советский. Советским и помру. Не могу я иначе. Не укладывается у меня в голове это разделение. Уж каким родился — таким и пригодился. Может быть сейчас все вокруг и разделились, но я не чувствую себя в отрыве от, например, тебя. Хоть ты и казах. Да какая разница? Мы с тобой родились в одной стране. Значит мы с тобой земляки и братья.