Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Уже наступил ноябрь, но погода оставалась аномально тёплой. Лейла рулила, а Бану, высунув голову в окно, наблюдала сквозь тёмные очки за тем, как город растворяется в окружающем ландшафте по мере того, как они продвигались на юго-запад. Солнце плавило холм, по которому сбегали вниз и рассыпались, как горох, новенькие коттеджи наподобие американских, неуместные и беспомощные со своими зелёными скатными крышами в суровой, пустынной местности. Дорога, по которой они ехали, огибала холм, который с другой стороны оказался отвесной бледной скалой, изъеденной солёным ветром. Дальше они ехали мимо других холмов, фиолетовых, жёлтых, серых, более или менее застроенных, мимо кладбища, вскарабкавшегося в почти отвесную гору (Бану подумала, что покойников, вероятно, зарывали в землю в вертикальном положении), мимо нефтяных качалок, похожих на молящихся птиц. Потом наконец вдалеке на равнине, которую обступали голые холмы, показались ряды длинных арочных строений, похожих на ангары. Когда они приблизились, Бану смогла заглянуть внутрь и увидела бесконечную, до линии горизонта, стеклянную галерею, внутри которой люди сновали, как муравьи.

Они нашли для парковки свободное место у ресторанчика, откуда доносился дивный запах жаренного на углях мяса. Рядом расположилась розовая каменная коробка с ровным рядом окон – гостиница. С одной стороны над ярмаркой возвышался холм, с другой простирались пустые пространства, размежёванные столбами. Бану подумала, что во всём этом есть своеобразное очарование, ей даже захотелось остаться в чудовищной гостинице.

Девушки довольно скоро заблудились. Бану не беспокоилась: она с интересом вертела головой, рассматривая людей и товары, дешёвые и многочисленные. Проходя мимо магазина мужской обуви, она ткнула Лейлу в бок и воскликнула:

– А здесь продают подковки для единорогов!

– Чего?

– Обувь для несуществующих зверей.

– А, для мужчин, что ли? – Лейла подумала немного. – Ну, может, эти существа выползают только по ночам, когда мы спим, поэтому мы их не встречаем.

– А что, если мы купим пару подковок, мы сможем их приманить? – не унималась Бану.

– Уж лучше попытайся на еду.

Проходы между магазинами были почти перекрыты выставленными наружу ёлками, развешанные повсюду гирлянды, похожие на откормленных мохнатых гусениц, мягко касались голов отдельных высоких посетителей ярмарки: люди готовились к Новому году и к концу света. Когда Лейла покупала свечи, продавец спросил:

– Сколько упаковок надо?

Лейла слегка обалдела, потом засмеялась и ответила:

– Одну, думаете, я к концу света готовлюсь?

Истерия со свечами началась ещё в октябре, а в конце ноября достигла своего апогея: поверив календарю майя (которые, как презрительно заметила Бану, не смогли, между прочим, предсказать свой собственный конец, наступивший гораздо раньше), люди решили, что двадцать первого декабря непременно наступит конец света в виде тотального блэкаута. С чем связано было такое буквальное понимание словосочетания «конец света», до сих пор остаётся загадкой. Так или иначе, свечи считались панацеей от дня Страшного суда, и их покупали ящиками, что очень радовало торговцев, взвинтивших цены до небес. Консервы и вода в огромных баллонах тоже имели успех. Люди запасались провизией и свечами и с тревогой следили за страшными знамениями грядущего божественного пинка. В Акстафе корова родила двухголового телёнка, который обеими головами умел произносить имя Аллаха задом наперёд. Посмотреть на это чудо приезжали со всей страны, и хозяева телёнка на собранные с показов деньги сыграли роскошную свадьбу для своего сына, нимало не заботясь о том, что скоро конец света, ведь интернета у них не было, и новости они узнавали только от соседей: у Ахмедовых сын привёл в дом девушку четырнадцати лет, и родители той пригрозили не принимать её обратно, а у Расуловых украли курицу, хотя та, может быть, сама сбежала от жестокого обращения, вот и все новости. Появлению двуглавого тельца никто из местных не удивлялся, а знамений тем временем становилось всё больше. Как-то ночью над городом повисла огромная луна, красная, как сицилийский апельсин. Когда Бану гуляла по самой красивой улице в городе, чтобы ровно в полдень загадать желание, часы на башенке здания городского совета пробили полдень целых три раза. А однажды утром, выйдя на бульвар, Бану увидела, что море за ночь опустилось сантиметров на двадцать, оставив как воспоминание о себе влажную полоску на столбах эстакады, да и та скоро высохла.

Но конец света наступит позже, а в туфлях подруги нуждались сейчас. Был воскресный день, и поток посетителей всё прибывал. Стало очень шумно и душно. Бану и Лейла с трудом нашли нужный магазинчик, куда едва вместились все клиентки. Казалось, что весь город ринулся на сальсу, продавец чудом нашёл обувь подходящего размера. Бану села примерять туфли и заметила на замшевой подмётке клеймо «М.М».

– Что это такое? – удивлённо спросила она.

– «Мастер Мамед», – ответил мужик, сидевший в тёмном уголке магазина на низенькой табуреточке. – Мамед – это я!