Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

На следующем уроке Веретено было ужасно весёлым, оно бегало, орало и хватало девиц за бока вдвое больше обычного. Чем веселее он становился, тем больше Бану погружалась в пучину ненависти и печали. Танцуя с одним из тощих, перепуганных не испытанной доселе близостью девушки учеников, она после очередного вопля Веретена сказала своему партнёру:

– Он сегодня точно что-то принял.

Партнёр в ужасе захихикал, как будто Бану, находясь в храме локального свирепого божка, совершила святотатство и теперь он ждал, что своды храма вот-вот обрушатся на их головы. И своды обрушились, но очень мягко, нежно и с заблаговременным предупреждением. Веретено, которое услышало неуважительные слова Бану, позвало её по имени и спросило, как у неё дела.

– Плохо, – тихо, но отчётливо буркнула Бану.

– А у меня хорошо! У меня сегодня хорошее настроение!

«Очень мне нужны твои объяснения», – с раздражением подумала Бану, которой было непонятно, зачем Веретено подслушивает её разговоры с партнёрами, да ещё и оправдывается перед ней, когда она оскорбляет его.

События словно ждали, пока Бану узнает о них, чтобы начать разворачиваться со скоростью света. Статусы Зейнаб на Facebook становились всё загадочнее и приобретали всё более слащавый любовный характер. Веретено танцевало с ней всё чаще и смотрело не поверх головы, как обычно, а прямо в её уродливое носатое лицо, а однажды – Бану готова была выколоть себе глаза – даже ущипнуло её за задницу, думая, что никто этого не видит. Отныне Зейнаб обращалась к нему не иначе как «джаным», вызывая у Лейлы рвотные позывы, а у Бану – сожаление о том, что в наше время ведьм сжигать не принято. Веретено цвело и молодело, купаясь в любви юной (как ни странно, Зейнаб оказалась младше Бану) девушки. Бану предпочла бы, чтобы он искупался в её крови. «Толку было бы больше для всех», – заявила она Лейле, а та сказала:

– На твоём месте я бы его уже и за мужчину не считала.

Когда Бану причёсывалась, на её расчёске стало оставаться всё больше волос. Бану теряла своё главное украшение и от этого страдала ещё сильнее, и ещё интенсивнее выпадали от этого её волосы. В конце концов она даже перестала их выбрасывать и начала собирать, распределяя в пучки, которые она перевязывала нитками и аккуратно складывала в пустующий ящик письменного стола. Однажды мама Бану случайно открыла этот ящик и закричала, решив, что её дочь наконец не выдержала и сняла скальп с одного из своих мифических врагов. В конце концов волос в ящике стало больше, чем на голове Бану, даже несмотря на то, что та в отчаянии мазала голову чесночным соком, отчего от неё постоянно разило колбасой, особенно когда она потела от весёлых танцев.

Зейнаб же, решив во что бы то ни стало оттяпать Веретено у его семьи, подтянула себе в помощь тяжёлую артиллерию. На один из уроков пришла её мать: женщина в боевом раскрасе, с нарисованными бровями, которые идеально ровными линиями устремлялись в небо под углом в шестьдесят градусов, с обесцвеченными жёсткими волосами, приземистая и толстая. Она была похожа на воина ацтеков, и, увидев её, Бану сказала:

– Ну если кто-то раньше времени распечатает этот бочонок с мёдом, мамаша повесит его открывашку себе на шею в качестве трофея.

– Или заставит жениться, что гораздо хуже, – добавила Лейла. – И почему мне хочется вдеть ей в нос кольцо?..

Напряжение нарастало, словно внутри бутылки шампанского, которую долго трясли. Веретено потеряло всякий стыд и писало разнообразные непонятные двусмысленности, адресованные Зейнаб, прямо в комментариях под фотографиями не причастных к делу людей, а потом…

Всё внезапно кончилось так же резко, как началось. Зейнаб и её мать как в воду канули. Не осталось их и в Facebook. Бану не покидало ощущение, будто чего-то не хватает, словно она что-то важное упустила из виду, или забыла, или… Рефлекторно в окошке поиска она набирала букву Z, но никаких знакомых имён не выходило, и, что ещё хуже, она не могла понять, кого и зачем она пытается найти. Иногда её, танцующую или сидящую в уголке и смотрящую на других танцоров, посещало ощущение, схожее с дежавю, словно ложные воспоминания о том, чего никогда не было. Бану решила, что окончательно спятила, к тому же у неё появилась привычка говорить с самой собой. Однажды она рассказала Лейле об этих странных ощущениях. Лейла потёрла лоб ладошкой и, вопреки ожиданию Бану, не посмеялась над ней, а сказала, что и её преследуют ложные воспоминания, стоит ей оказаться в зале, но вот о чём они – она понять не может.