Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Вы пока молодая, можете. Что здесь делать? Тоска и уныние. Знаете, наше общество ведь не прогнило, нет. Оно оцепенело и погрузилось в спячку. Нам не хватает куража даже на то, чтобы как следует нагрешить. Иногда я скучаю по временам морального разложения Римской империи, все эти Нероны, Калигулы… Сейчас никто не высунет носа за пределы своего телефона. А вы знаете, что подстерегает нацию, которая пытается совместить в себе две противоположные по сути культуры? Вот посмотрите на меня. Апатрид. Вы, наверное, не знаете, что это. Это человек, который…

– Я знаю, что это, – с раздражением перебила его Бану. – А что стало с тем вашим другом?

Незнакомец пожевал собственные синюшные щёки и неожиданно спросил:

– Вы вот хотите замуж?

– Однозначно нет.

– Очень странно. А чего вы хотите?

– Написать книгу, – неожиданно для себя призналась Бану.

– Книгу? – человек фыркнул. – О чём?

– Понятия не имею. Это должна быть хорошая книга.

– Кто её будет читать?

– Все, наверное. Хорошую книгу будут читать все.

– То есть все те, кого вы с презрением называете «масса» или «толпа»?

– Откуда вам знать, кого и как я называю?

– О, я видел таких молодых людей, как вы. Они играют в интеллектуальные игры, пишут умные вещи в интернете, гуляют по одному и всех вокруг считают ничтожествами.

– Я тоже знаю таких. Но я не такая.

– Когда-то в молодости и я хотел написать книгу.

– Почему не написали?

– Не о чем было писать.

– А что случилось с морем? И с вашим другом?

– Они ушли.

Странный собеседник Бану начал бродить кругами, словно понурый старый слон по арене цирка.

– Вы могли бы написать книгу об этом.

Он, кажется, очень удивился.

– О моём друге? Что же о нём писать?

– А чем он занимался в Латинской Америке?

– О том мне не ведомо. Но, что бы там ни произошло, вернулся он Другим. Мне даже показалось, что я начал его бояться.

Бану забеспокоилась.

– Что значит – вернулся другим?

– Не знаю. Но иногда я замечал, что его взгляд стал не таким глупым и бессмысленным, как раньше. И вы, кстати, растоптали мой рисунок.

– Зачем вы его нарисовали?

– Сам не знаю. Терпеть не могу ровных поверхностей.

– На них очень легко споткнуться и упасть, – усмехнулась Бану. Незнакомец не улыбнулся. Глубоко вздохнув, как певец, собравшийся взять самую сложную ноту, он вдруг начал вещать:

– На задворках Вселенной рождается белый карлик, но зрители в зале не видят этого: Мидзару закрывает им глаза! Каждый наш глаз – огромный подсолнух, в сердце которого сидит жадный спрут, и он поёт колыбельную чернил для всех, кто не может его слышать.

– Воистину так, – сказала Бану, попятившись.

– Если колокол бьёт по тебе – бей по колоколу! Он рассыплется в прах и покроет тебя серебристой пылью, как ночной мотылёк, если измазать им щёки. Вы, может быть, скажете, что всё это – ерунда и не стоит внимания, но я умею разжигать костры на воде, умею делать атом из пространства, умею делать из мухи – слона! Кто вы в сравнении со мной, если не жертвы несвоевременной контрацепции?! Все ненавидят красивых женщин, и они умирают от одиночества, как цветы однодомного растения в гетто, и из их прекрасных высохших тел делают мюсли. А вы едите на завтрак мюсли или пустые обещания? Я тоже много чего обещал в своё время, но лучшие письма никогда не доходят до адресата, а значит, если никто этого не видел – считайте, я ничего не обещал, и вообще, это моё личное дело – моё и Вселенной! Если встретите человека, у которого должен быть глупый взгляд и у которого он, вопреки ожиданиям, не глупый – бегите от него со всех ног! – закричал вдруг этот эксцентричный мужчина, и Бану отпрыгнула от него подальше, увязнув ногами в жидком песке.

– Как это? – задала она бессмысленный вопрос, чтобы занять его мозг, пока он не решил вдруг наброситься на неё.

– Потому что он уже не человек, а нечто иное! Бегите!!!

Тут Бану не выдержала и побежала. Она не знала, станет ли он преследовать её, но была уверена, что ему её не догнать: уж слишком хилым он казался и слишком лёгкой была она. Вскарабкавшись по острым валунам на цивилизованную часть берега, она остановилась и отдышалась. Затем, увидев, что охранник подозрительно смотрит в её сторону, Бану поспешила домой. Но слова странного незнакомца долго преследовали её: казалось, что он говорил о ком-то, кого Бану знала.

Вечером, придя на урок, ученики с удовольствием увидели гладь новых зеркал, сверкавших ярко, словно чистое озеро в солнечный день. Как объяснило им Веретено (явно почерпнувшее эти сведения из какого-то более умного источника), внезапное падение зеркал объяснялось дорожными работами, которые проводились неподалёку от школы. Действительно, вот уж несколько недель вокруг здания сверлили асфальт, и этот звук выводил всех из душевного равновесия, так что Лопе увеличивал звук музыки до предела: уж лучше оглохнуть, чем сойти с ума.