Читаем Сальтеадор полностью

Сальтеадор

Слава о неотразимой красоте доньи Флор распространилась по Испании еще во время ее путешествия из Нового Света в Старый и не была преувеличена. В свои шестнадцать лет донья Флор превзошла все сравнения и метафоры, какими одаривали ее испанские и даже арабские поэты. Она в одно и то же время олицетворяла собой великолепие цветка и сочность фрукта, грацию простой смертной и величие богини. Как в юной цыганке, с наивным изумлением следившей за приближением доньи Флор, чувствовалась смесь арабской и испанской крови, так и в дочери дона Иниго обнаруживались не только типичные черты двух прекрасных народов, но и все их тонкие и выдающиеся различия. Дитя Мексики и Испании, донью Флор отличали прекрасная матовая кожа, изящные руки, чудесные ножки андалуски, темные брови и бархатистые глаза, густые длинные волосы и гибкая талия индианок – дочерей солнца.

Что касается одежды, то ее, казалось, намеренно подобрали так, чтобы подчеркнуть красоту обворожительной путешественницы. На ней было платье небесно-голубого цвета с розовыми и серебристыми переливами и жемчужными булавками; каждая жемчужина в них была достойна королевской короны. Платье, подобно испанским костюмам начала XIV века, выгодно подчеркивало ее бюст и плечи. Достигнув локтя, рукава расширялись и ниспадали, оставляя обнаженными, в волнах кружев, руки, которые, не побоявшись солнца Мексики, могли безнаказанно пренебрегать солнцем Испании. В настоящее время эти руки, скрытые под широким белым плащом, тонким и мягким, как кашемир, были в безопасности. Капюшон, скрывавший лицо девушки, походил на арабский бурнус[26], а нижняя его часть напоминала мексиканский плащ.

Мулы, на которых ехали дон Иниго и донья Флор, бежали довольно быстро, склоняя головы под ярко-красными султанами[27]. Донья Флор казалась такой же привычной, как и ее отец, к путешествиям по горным тропинкам и к жизни, полной приключений. Но, очевидно, слуга, ехавший впереди, был не настолько уверен в безопасности, как его господа. Заметив молодую цыганку, он остановился, чтобы расспросить ее обо всем. Господа подъехали уже в то время, когда слуга справлялся у девушки, безопасно ли дону Иниго и донье Флор останавливаться в маленькой венте, которую путешественники заметили издали, еще тогда, когда только начали спускаться с гор.

Опасения верного слуги после этой беседы, вместо того чтобы рассеяться, только усилились. Цыганка давала двусмысленные и насмешливые ответы. Девушка сидела и не переставала прясть, разговаривая с путником, но, увидев остановившихся около нее господ, встала. Отложив прялку и веретено, цыганка перепрыгнула, подобно газели или молодой пастушке, через ручеек и остановилась на откосе дороги. Ее козочка, любопытное животное, в это время тоже спустилась с холма, где щипала траву, и подбежала к путешественникам, чтобы посмотреть на них своими маленькими, но умными глазами.

– Отец, взгляните на это прекрасное дитя! – сказала донья Флор, останавливая старика и с интересом рассматривая девушку.

Дон Иниго ответил дочери легким кивком.

– Поговорим с ней, отец? – спросила донья Флор.

– Как пожелаешь, дитя мое, – ответил дон Иниго.

– Как тебя зовут? – обратилась донья Флор к цыганке.

– Христиане зовут меня Хинестой[28], а мавры – Аиссэ. У меня два имени: одно – для Магомета, другое – для Христа. – И, произнося имя Спасителя, девушка перекрестилась: это служило доказательством того, что она была христианкой.

– Мы, как добрые католики, будем звать тебя Хинестой, – с улыбкой произнесла донья Флор.

– Зовите меня как хотите, – ответила цыганка, – мое имя, произнесенное вашими прекрасными устами, в любом случае будет звучать чудесно.

– Флор, – сказал дон Иниго, – ты, кажется, сочла лжецом того, кто предсказал, что ты встретишь в этой пустыне нимфу Лести, а ведь он оказался прав.

– Я не льщу, я любуюсь, – проговорила цыганка.

Донья Флор, улыбнувшись, покраснела и, чтобы переменить разговор, который из-за наивных похвал цыганки стал обременительным, спросила у нее:

– Что же ты ответила Нуньесу, мое прекрасное дитя?

– Не хотите ли сперва узнать, о чем он меня спрашивал?

– И о чем же?

– Он справлялся о дороге, спрашивал меня, безопасна ли она и хороша ли вента.

– И что ты ему сказала?

– Я ответила ему песенкой путника.

– Какая же это песенка?