Сальтеадор

На голове мужчины, одетого в великолепный костюм, был черный бархатный берет, а поверх — королевская корона; длинные светлые волосы, прямыми прядями обрамлявшие щеки, и бело-розовый цвет его лица контрастировали со смуглым лицом женщины, а голубые глаза, ласково смотревшие с портрета, говорили о том, что он уроженец Севера, причем он был так же прекрасен, как и женщина: каждый был хорош по-своему. И он и она заслуживали лестных эпитетов, неотделимых от их имен, — прозвища были почти одинаковы.

Над головой мужчины была надпись: «El rey Felipe el Hermoso», что означает: «Король Филипп Красивый».

Фернандо осмотрел пещеру, взгляд его на миг остановился на ложе из мха, на лике Мадонны и застыл на двух портретах.

Молодая девушка почувствовала, что Фернандо рядом, даже не услышав его шагов; она обернулась в тот миг, когда, как мы уже сказали, надевала перстень и прятала пергамент на груди.

И вот с улыбкой, достойной принцессы, предлагающей гостеприимство в своем дворце, она сказала:

— Входи, Фернандо, — сказала она с присущей ее речи образностью, — и ты превратишь гнездышко горлинки в гнездо орла.

— Но может быть, горлинка соблаговолит сначала сказать мне, что же это за гнездышко? — спросил Фернандо.

— Здесь я родилась, — отвечала она, — здесь меня вскормили, здесь я выросла. Сюда прихожу порадоваться или поплакать всякий раз, когда счастлива или горюю… Ты ведь знаешь, что всякое существо хранит беспредельную любовь к своей колыбели.

— О, мне это хорошо известно. Ведь я два раза в месяц с опасностью для жизни навещаю мать и провожу с ней час-другой в той комнате, где я родился, — сказал Фернандо, проходя в глубь грота; затем он спросил: — Хинеста охотно ответила на мой первый вопрос, быть может, она ответит и на второй?

— Спрашивай, я отвечу, — промолвила цыганка.

— Чьи это портреты?

— А я-то думала, Фернандо, что ты горожанин… Значит, я ошибалась?

— Не понимаю.

— Разве Фернандо неграмотен?

— Разумеется, грамотен.

— Так читай же.

И она подняла светильник, чтобы его дрожащий огонек позволил лучше разглядеть оба портрета.

— Итак? — спросила она.

— Итак, я прочел.

— Что ты прочел?

— Я прочел: «Королева Топаз Прекрасная».

— И что же?

— Мне неизвестна королева с таким именем.

— А если она королева цыган?

— Да, верно, — согласился Фернандо, — я и забыл, что у цыган есть короли.

— И королевы, — добавила Хинеста.

— Но почему же ты так похожа на портрет? — спросил Сальтеадор.

— Потому что это портрет моей матери, — с гордостью отвечала девушка.

Молодой человек сравнил лица, и сходство, уже отмеченное нами, поразило его.

— А второй портрет? — спросил он.

— Сделай то же, что ты сейчас сделал: читай!

— Пусть так, читаю. Здесь написано: «Король Филипп Красивый».

— Может быть, тебе также неизвестно, что в Испании был король по имени Филипп Красивый?

— Известно; я даже видел его в детстве.

— Я тоже.

— Ведь ты тогда была совсем маленькой…

— Да. Но есть воспоминания, которые сохраняются у нас в глубине сердца на всю жизнь, в каком бы возрасте они ни запечатлелись.

— Да, верно, — отвечал Фернандо со вздохом. — Мне знакомы такие воспоминания. Но почему портреты висят рядом?

Хинеста усмехнулась.

— Да ведь это портреты короля и королевы, не правда ли?

— Разумеется. Но…

Он запнулся, боясь ранить гордость девушки.

Но она, все так же усмехаясь, продолжала:

— Ты, вероятно, хотел заметить, что один из них король настоящего государства, а на другом портрете — королева государства воображаемого.

— Признаюсь, милая моя Хинеста, я об этом подумал.

— Прежде всего, кто тебе сказал, что Египет был воображаемым государством, кто тебе сказал, что женщина, ведущая свой род от прекрасной Никосии, царицы Савской, — не настоящая королева, равная королю, ведущему свой род от Максимилиана, императора Австрийского?

— Да кем же приходится тебе Филипп Красивый? — спросил Фернандо.

Хинеста перебила его:

— Филипп Красивый — отец короля дона Карлоса, который завтра должен прибыть в Гранаду. Нельзя терять время на разговоры, — я спешу. Я буду умолять короля о том, в чем он, пожалуй, откажет дону Иньиго.

— Как, ты отправляешься в Гранаду? — ужаснулся Фернандо.

— И сейчас же!.. Жди меня здесь.

— Да ты с ума сошла, Хинеста!

— Вот здесь, в уголке, хлеб и финики. Я вернусь скоро, тебе хватит. А воды предостаточно за пещерой — сам видишь.

— Хинеста, я не потерплю, чтобы ты ради меня…

— Послушай, Фернандо, если ты меня задержишь хоть на минуту, огонь помешает мне добраться до русла потока.

— Но ведь преследователи, опоясавшие горы огнем, зная, что там мое убежище, вряд ли позволят тебе пройти. Вдруг они обидят тебя, вдруг убьют!

— Нет, они ничего не сделают девушке, захваченной пожаром в горах, — ведь она спасается бегством со своей козочкой вдоль русла.

— Да, это верно, ты права, Хинеста! — воскликнул Фернандо. — Ну, а если тебя схватят, пусть это будет вдали от меня.

— Фернандо, — промолвила девушка взволнованным голосом, — если бы я сомневалась в том, что спасу тебя, я бы осталась, чтобы умереть вместе с тобой, но я уверена, что добьюсь своего. Маса, идем…