Сальто ангела

Я вхожу в маленькую дверь, иду по узкому коридору, в конце — огромная клетка, освещенная, как аквариум. Внутри полно девчонок. Дежурные полицейские приносят дополнительные скамейки. Стеклянная тюрьма, заполненная телами, табачным дымом, и в воздухе ощущается нервозность.

Маленькой несовершеннолетней, утверждающей, что знает какого-то министра, там нет. У меня обыскивают сумку, рассматривают все мелкие вещи, расставляют их на столе и потом возвращают, говоря:

— Входи сюда.

Через стекло десятки пар глаз следят за мной. Меня вталкивают внутрь, и я начинаю задыхаться. Необходимо что-то сказать этим нетерпеливо ожидающим волчицам. Я говорю «здрасьте», но никто не отвечает. Я нахожу местечко на скамейке возле стеклянной стенки. Я просто задыхаюсь. Над головой четыре огромные лампы. Настоящие софиты. Они освещают этот странный курятник, нагревая его.

К двум часам ночи женщины устали и становятся агрессивными. Однако есть девушки, которым я завидую. Они из отеля «Георг V», с площади Этуалъ и с улицы Пресбур. Они ездят в машинах, в «мерседесах» или «БМВ» своих сутенеров… Я слышу, как они жалеют о потерянной ночи.

Они также говорят о начальнике, который их забрал. По их словам, это жестокий женоненавистник, он терпеть не может женщин, после того как одна обманула и бросила его. Я считаю своих товарок по несчастью. Сорок пять плюс я. Они чувствуют себя неплохо, поскольку уже привыкли. Это парижские сливки. Напрасно я стараюсь казаться маленькой. Я выше всех.

— Откуда ты? Ты где работаешь?

— На бульваре Сен-Жермен.

Инстинктивно я почувствовала, что нельзя говорить о Булонском лесе. В этом богатом квартале Булонский лес означает каторгу, позор.

— Ты, случайно, не травести? У тебя голос такой грубый. А так ничего не заметно.

Почувствовав доверие, я рассказываю о своей жизни, о своем желании стать женщиной, объясняю, что такое транссексуальность.

— Ты бы могла быть мальчишкой днем и девчонкой ночью. Представляешь, сколько бы ты заработала!

Затем я начинаю рассказывать о своих надеждах на операцию. Мой рассказ их захватывает. Я немного успокаиваюсь, я надеюсь, что они меня примут. Транссексуалы с Елисейских полей им не нравятся, и место там, если они меня примут, будет стоить дорого. Очень дорого.

Еще немного, и я почувствую себя как в гостиной во время непринужденной беседы, но, к сожалению, мне помешали. Две молодые алжирки появились у входа, желая во что бы то ни стало открыть клетку под предлогом того, что они принесли бутерброды и сигареты своей сестре, запертой с нами. Тон становился угрожающим. Полицейские решительно отказали им, и завязалась борьба с визгом и криками. Одну удалось усмирить, а другая сумела открыть дверь, стала искать свою сестру и споткнулась о дежурных. Ругательства смешались с воплями боли.

Прибежал начальник, красный от гнева. Он вытолкнул одну из них наружу и ударом ноги закрыл дверцу стеклянной клетки, заперев в ней вторую нападающую. Настоящая змея, она брызгала ядом и оскорбляла начальника так, как я бы никогда не осмелилась.

— Не трогай мою сестру, придурок!

— Твою сестру! Я буду ее арестовывать каждый день и тебя вместе с ней до тех пор, пока ты не сдохнешь с голоду, а для начала ты арестована за драку в участке.

— Идиот паршивый, ублюдок!

Жуткая ненависть этой вульгарной, неимоверно худой женщины к ничтожному полицейскому — новость для меня. Она плюет на стекло, он поворачивается и уходит.

Допрос, грозящий мне занесением в картотеку, кажется уже спасением, поскольку я совершенно задыхалась в этой стеклянной клетке, наполненной запахом духов, дымом сигарет, испарениями человеческих тел и очень ярким светом.

Допрос проводится быстро, в итоге меня классифицируют как транссексуала и составляют первый протокол о задержании на месте преступления: перед домом 52 на Елисейских полях в такой-то час и т. д. Для девиц картотека розовая, для транссексуалов — зеленая. Отныне я вливаюсь в огромное стадо зарегистрированных транссексуалов, которых можно арестовывать каждые три дня, или каждый день, или три раза в день… У меня теперь есть карточка официально зарегистрированного травести, другими словами — настоящей проститутки. Покончено с дипломом по праву и со стажировкой в службах связи.

Начальник отводит меня в стеклянную камеру и громко кричит:

— Новенькая! Я ей разрешаю работать неделю на Елисейских полях.

Зачем он это сказал так громко? Провокация? Возможно, он хочет, чтобы эти девицы меня избили, чтобы бросились на меня, как на паршивую овцу, как на прокаженную.

Сельма, так зовут одну из алжирок, плюет мне под ноги.

— Я тебе покажу неделю!

С невероятной силой она выбрасывает вперед ногу и ударяет меня прямо в лицо. Я падаю. С истерическим криком она кидается на меня и начинает топтать ногами. Наносит удары со всех сторон, то каблуками, то подошвой. Боль отдается во всем теле, больше всего в голове, но никто не вмешивается. Эта алжирка наводит ужас. Ее мускулистое тело, быстрота реакции и жестокость невольно внушают уважение.