Осмотр закончен, я принята с испытательным сроком на месяц. У меня будет стиль «англичанки 30-х годов». Мне объяснят, к какому парикмахеру я должна пойти, в каком бутике меня оденут. Мадам Леа что-то говорит мне о Фрейде. Она любит рассказывать о своих личных исследованиях в области проституции. Она считает себя самой интеллектуальной содержательницей подобных домов в Париже. Некоторые с ней согласны. Для других она — просто ненормальная. Меня она завораживает, но это чувство быстро проходит. Когда в коридоре я сталкиваюсь с другими девушками, то их отсутствующий взгляд вызывает у меня неясный страх. Дипломат сказал мне: деньги там можно грести лопатой, если вести себя правильно. Я видела женщину с пустыми глазами, которая тащила за собой вуаль, словно какую-то тень. Я видела амазонку, затянутую в черную кожу, всю в заклепках, с кнутом в руке. Кругом были тени девушек — созданий этого странного мира, мира абсурда. У деревьев в парке Монсо в лучах зимнего солнца такой же отчаявшийся вид.
Быть проституткой совсем нелегко. Но в доме мадам Леа надо было еще играть какую-то роль, нечто совершенно неестественное. Все эти девушки были несчастны, я это почувствовала. Что я стремлюсь здесь найти, в этом сумасшедшем мире секса? Еще больше печали? Я сама, наверное, мазохистка, но я об этом ничего не знала. Это мне еще предстояло узнать. Я чувствовала себя комедианткой. Сначала я играла Мод и кое-чему научилась. Но все это не имело ничего общего с той ролью, которая меня ожидала. Дипломат доволен. Шесть рабочих дней в неделю, я произведу «переворот» в этом доме для умалишенных. Ни одна девица не стоила меня. «Исключительные вещи не делаются с простыми девчонками». Он обещает мне много денег, поездки, рестораны, может быть, даже документы, а также поездку в Англию, в страну, где зарабатывают очень много. Пока что у него одни расходы, и он требует компенсации. Я отдаю ему все, что сэкономила, со слезами на глазах. И вот я, как другие, — «повязанная» девка, печально смотрю на своего сутенера, который вечно куда-то спешит.
— Ты меня любишь хоть немного?
— Я надеюсь, ты не Дама с камелиями, потому что я — не Арман Дюваль. Я нигде не учился нежностям. Ты должна только зарабатывать деньги для своего «дружка».
И он ушел. У него были дела, он даже не подумал заняться со мной любовью. Печальная Джоконда тридцатых годов, Мод, ставшая женщиной в семьдесят четвертом, ты останешься жалким существом, не способным даже возненавидеть то, чем ты занимаешься.
Первая роль у мадам Леа: рабыня.
Богатый клиент. Мод стоит на четвереньках, а Сидони хлещет ее плеткой. Она бьет все сильней и сильней, чтобы богатый клиент получил максимальное удовольствие.
Мне больно. У меня нежное тело, и у меня мало сил. Иначе я бы вышвырнула этого типа в окно. Я красивая страдающая рабыня, целующая ноги своему господину.
Он боится инфекции, поэтому делает все сам. Рабыня имеет право только целовать ему ноги и сносить побои.
«Я принадлежу к низшей расе во веки веков», — говорил Артюр Рембо. Мне кажется, что эти слова относятся ко мне. Моя спина покраснела от ударов, колени болят, и я дрожу от нервного перенапряжения. Мой дебют оказался очень трудным. С первым клиентом я не справилась, и вот почему. Крупный симпатичный мужчина открыл дверь и плачущим голосом произнес: «У меня нет денег». Я должна была тотчас же влепить ему пощечину, но я не знала правил игры.
Итак, я «рабыня». Мне полагается теплая ванна с особым шампунем, который снимает боль. Проходят пятнадцать минут, и господин зовет меня вновь. «Рабыня» должна получить вознаграждение, мне протягивают бокал с шампанским. Но это не шампанское. Господин помочился в бокал рабыни, которая должна это выпить, икая и бросая полные ненависти взгляды на своего мучителя. Он меня укрощает.
Сейчас он уходит в своем костюме бизнесмена, утонченного буржуа, оставляя мне небрежно четыре тысячи франков. Сколько же он заплатил, интересно, Сидони? Десять тысяч? Эта дрянь Сидони с удовольствием изуродовала мне спину, и бокал шампанского — ее идея. Я — новенькая, и поэтому меня удалось провести. Теперь я буду осторожнее. Во всяком случае, попробую. Нельзя допустить, чтобы на мне отыгрывались. Те, кто сумел сопротивляться в доме мадам Леа, покинули его очень быстро.
В тот день с самого утра мне дали слабительное, надо было удовлетворить одного махозиста, любителя сюрреалистического искусства. Знаток этого дела устроился в ванной комнате, на синтетической подстилке, в ожидании момента, когда из моего тела на него потечет желанная жидкость. Этот рафинированный месье желает, чтобы от него пахло фекалиями. Он хорошо платит за такие игры и их последствия. Я беру деньги и отмываю свое отчаяние.
Ничего этого я не знала, не представляла себе всю глубину отвращения, бесстыдство и смехотворность подобных сцен.