Салтыков. Семи царей слуга

Он поскакал, размахивая шпагой, ударил ею по штыкам. И тут гренадеры кинулись на него. Конь, уколотый кем-то штыком, кинулся к Семеновскому мосту. Воейков, видя, что и там толпятся солдаты, спасаясь от бегущих за ним гренадер, направил лошадь по грудь прямо в Фонтанку. Гренадеры в воду не полезли, обругав майора, побежали догонять товарищей.

А Екатерина была уже в новом каменном Зимнем дворце, где собрался Синод и почти весь Сенат. Царило радостное оживление. Решалось все быстро и единогласно:

— Надо манифест, ваше величество! И присягу.

— Я согласна, — сказала Екатерина и, осмотревшись, увидела Теплова. — Григорий Николаевич, пожалуйста.

— Слушаюсь, ваше величество, — отозвался с готовностью Теплов.

А меж тем Измайловский и Семеновский полки окружили дворец, поставили везде караулы. Прибывшим последними преображенцам весело пеняли:

— Проспали, сони.

— Так мы ж не нарочи. Офицеры упирались.

— А вы б их под арест.

— Вон взяли четверых, пусть матушка судит.

Когда императрице доложили, что и вся конная гвардия перешла на ее сторону, она спохватилась:

— Господи, а где же принц Георгий? — И, обернувшись к Орлову, попросила: — Григорий Григорьевич, пошлите к принцу Георгию, кабы беды не случилось. Скажите своим, чтоб не вздумали обижать, я запрещаю.

Опоздал запрет матушки-императрицы. Конногвардейцы уже хозяйничали в доме своего главнокомандующего. Завидев въезжающих во двор гвардейцев, принц смекнул, в чем дело, и крикнул денщику:

— Меня нихт! — и бросился в какой-то чулан, зарылся в пыльном тряпье.

Денщик, будучи тоже голштинцем, не выдал хозяина. Но гвардейцы попросту начали грабить дом принца, забирая, кому что нравится, и, лазая по кладовкам и чуланам, наскочили на принца.

— Ребята, а вот и дракон наш!

— А ну тащи его сюда на правеж!

— Меня не трогаль, — лепетал испуганный принц Георгий. — Я есть кароший человек… Я вас любиль есть…

— Слышь, ребята, он нас любил! — ржали жеребцами гвардейцы. — Экзерцициями замучил, гад.

— Мы тебя тоже любиль… Скидавай портки!

И когда прибыли к дому принца посланцы императрицы, гвардейцев уже и след простыл, а сам его высочество, всклокоченный и избитый, сидел посреди разграбленной залы, лепеча жалко:

— России есть плёх… люди есть звиерь…

В Зимнем дворце шли беспрерывные совещания по закреплению результатов переворота.

— Надо послать в Кронштадт адмирала Талызина с манифестом.

— Иван Лукьянович, вы передадите вице-адмиралу Полянскому рескрипт о восшествии на престол ее величества Екатерины Алексеевны и примите от гарнизона присягу на верность ей. Зачтете указ, никаких военных действий не предпринимать и приказов бывшего императора не исполнять.

Явившаяся в Зимний дворец Дашкова сказала:

— А румянцевский корпус? Петр может вызвать его на помощь.

— Неужели Румянцев поддержит его? — усомнилась Екатерина.

— Его же назначил Петр, он ему присягал. Все может случиться. Он наверняка привержен Петру.

Тут же под диктовку Екатерины Теплов строчил указ для отправки в Кенигсберг генерал-поручику Панину[74].

— Петр Иванович, — диктовала Екатерина, — мы вступили сего числа благополучно на самодержавный престол всероссийский, ведая вашу ревность и усердие к нам, жалуем вас полным генералом и повелеваем принять корпус, состоящий под командой Румянцева, а получа сие, немедленно возвратиться в Россию…

Тут же были написаны и отправлены указы Чернышеву, Салтыкову и рижскому генерал-губернатору Броуну, в которых сообщалось о случившемся и приказывалось соблюдать мирный договор с Пруссией и не исполнять никаких приказов «…невзирая ни на чье достоинство и ни от кого, кроме что за нашим подписанием, никаких повелений не принимать».

Потом явился молодой высокий унтер-офицер.

— Ваше величество, гвардия желает видеть вас.

— Как звать тебя, сынок? — спросила Екатерина, ласково потрепав румяную щеку молодца.

— Григорий Потемкин, ваше величество, — отвечал тот, заливаясь краской.

— Везет мне сегодня на Григориев, — улыбнулась императрица, обернулась к Дашковой. — Идем, Катя, примем парад.

Она шла вдоль строя ликующих гвардейцев, и над Дворцовой площадью неслось нескончаемое «ур-р-р-а». Она улыбалась им, махала ручкой, и в глазах ее стояли счастливые слезы.

Почти в это же самое время с утра Петр III принимал в Ораниенбауме парад своего голштинского войска. Оно было невелико — всего полторы тысячи человек, но зато самое дорогое и преданное монарху. С ним вместе были фельдмаршал Миних, недавно вытащенный Петром из ссылки, канцлер Воронцов, вице-канцлер Голицын, Александр Шувалов, гофмаршал Измайлов, адъютант Гудович, тайный секретарь Волков и другие.

Император, сопровождаемый свитой, прошел вдоль строя, любуясь выправкой солдат. Потом поднялся на сколоченную из досок трибуну. Грянула музыка, перекрываемая четкой барабанной дробью. И полк прошел мимо, печатая шаг, производя сотнями сапог любезный для слуха Петра звук: «Хруп-хруп, хруп-хруп, хруп-хруп!»

— Как идут. А? — говорил Петр Миниху. — Любо видеть!

— Да, — соглашался старик. — Строй хорошо держат.

После парада и легкого завтрака к десяти часам утра ко дворцу было подано шесть экипажей.