Салтыков-Щедрин. Искусство сатиры

Рядом и в союзе с экономическими «столпами» идут в «Благонамеренных речах» реформированные «оxранители» политического режима, представители воинствующей царской бюрократии. Для них характерны, с одной стороны, готовность по первому трубному звуку устремляться на искоренение «превратных толков» и «неблагонадежных» элементов, с другой — совершенно приличная, «даже джентльменская» наружность, отработанные манеры, либеральная фразеология, сдобренная французскими оборотами, склонность поиронизировать в частной беседе над своей должностной деятельностью. Одним словом, это бюрократ новейшего закала. Но, несмотря на обновленную внешность, в политическом существе своем это все тот же, прежний, старозаветный Держиморда, только «почищенный, приглаженный, выправленный» (IX, 72). Таков молодой исправник Сергей Иванович Колотов («Охранители»). Таков и другой молодой человек, благовоспитанный и современный, «очень проворный, ходкий и с чрезвычайными претензиями на деловитость и проницательность» (XI, 403). Он легко пускается в разговоры о литературе, красноречиво судит о пользе юридического образования и о необходимости защиты общества против «нетерпимых теорий», доказывает благотворность доносов, именуя их «общественной самозащитой», и имеет склонность покопаться в чужой душе, чтобы «что-нибудь оттудова унести, ради иллюстрации в искренней беседе с начальством...» (XI, 404). Несмотря на свою кратковременную практику, он уже успел открыть «целую организацию» нигилистов. Перед нами один из птенцов той школы, которая снабжает всю Россию героями судоговорения, — Павел Федорыч Добрецов, «уловляющий вселенную в качестве судебного следователя» («Непочтительный Коронат»),

Приведем, наконец, еще один образец «охранителя», обладавшего симпатичной наружностью, достойной героя любовного романа, и любившего блеснуть своими ораторскими дарованиями. «Он охотно говорил обо всем: и о народе, и о высших соображениях, и о святости задачи, к выполнению которой он призван. У него был всегда наготове целый словесный поток, который плавно, и порой даже с одушевлением, сбегал с его языка, но сущность которого определить было довольно трудно» (XI, 466). А когда речь заходила о любви к отечеству, «он был совершенно неистощим и даже поэтичен» (XI, 469). Он не мог без слез слушать народную песню «Не белы снеги», не мог без умиления видеть декорацию, изображающую русскую деревню, и т. д. Во время воины «патриот», находившийся во власти столь высоких чувств, выступил организатором губернского ополчения и... обокрал казну на огромную сумму. Это управляющий палатою государственных имуществ Владимир Онуфриевич Удодов («Тяжелый год»).

Так, в «Благонамеренных речах» сатирик выводит портретную галерею «охранителей порядка», которые, сохраняя благонамеренную наружность и прикрываясь благонамеренными речами об интересах государства и защите отечества от внутренних и внешних врагов, казнокрадствовали и грабили народ, превратив государство в пирог, жадно раздираемый на куски. «Всякий спешил как-нибудь поближе приютиться около пирога, чтоб нечто урвать, утаить, ушить, укроить, усчитать и вообще, по силе возможности, накласть в загорбок любезному отечеству» (XI, 471).

«Благонамеренные речи» явились новым шагом в сатирическом разоблачении принципов буржуазно-дворянского государства. Это выразилось, во-первых, в углублением трактовки классовой сущности государства, а во-вторых, в распространении этой критики и на республиканскую форму буржуазного государства.

Основной сатирический удар «Истории одного города» был направлен на сам принцип монархического деспотизма, на его диктаторов. Щедрин бил по высшей администрации. Власть и народ были представлены как два антипода. Чтобы резче изобразить антагонизм этих двух сил, Щедрин почти не касался тех классов, интересам которых служило самодержавие. Мы уже говорили о том, какими творческими соображениями была продиктована своеобразная социология «Истории одного города». Теперь следует прибавить к ранее сказанному, что в 70-е годы Щедрин продвинулся вперед в своем понимании классового характера государства.