Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

После премьеры, во время ужина, они вспоминали с мужем события десятилетней давности, когда здесь, в Венеции, миллионер Карлос Бейстеги устроил костюмированный бал, куда супруги явились семиметровыми великанами. Идею с ходулями придумала Гала. По эскизам Дали костюмы делал Кристиан Диор. На балу присутствовали все сливки европейского общества, была даже леди Черчилль.

Этот бал так глубоко запал в память Дали, что он очень часто вспоминал о нем и в разговорах, и в «Дневнике одного гения», и в «Неисповедимой исповеди».

Глава двенадцатая О ветвистых рогах Дали, его новых подругах, носорожьем роге и молекуле ДНК, Дворе Чудес, искусстве пускать ветры, «пулькизме» и картине «Мистицизм железнодорожной станции Перпиньян»

Гала старела, но все еще хотела нравиться мужчинам. Она стала красить волосы, глотать поливитамины, носить парики, темные очки, прибегать к помощи пластических хирургов.

В Америке, как мы помним, она предпринимала попытки соблазнить сына Макса Эрнста и Рейнольда Морза, попытки неудачные и поэтому попавшие в историю гения со слов этих стойких мужчин. Но ведь были же и удачные. И если в Штатах она старалась скрывать от мужа и окружающих свои нимфоманские склонности, то в Европе ее похождения стали достоянием гласности, к великому огорчению художника.

Гала стала тяготиться Порт-Льигатом. Испания ей никогда не нравилась, ей были чужды и эти пустынные каменистые пейзажи, и населявшие Ампурдан чудаковатые и экспрессивные люди, и немыслимая жара, от которой можно было укрыться, только сидя в теплой средиземноморской воде.

Она любила Италию, но, несмотря на все уговоры, Дали ни за что не соглашался уехать из своей норы в Кадакесе, и она вынуждена была покориться, потому что Дали был упрям, да и только здесь он мог плодотворно работать. И все чаще отправлялась на кадиллаке в любимую Италию. При ней неотлучно находились два чемодана — один с деньгами, а другой — с лекарствами. У нее появилась фобия — она боялась умереть бедной и без медицинской помощи.

В итальянских городах она жила в шикарных отелях и развлекала себя знакомствами с молодыми людьми, которые ее откровенно обирали. Известен случай, когда один из альфонсов сидел с ней в ресторане и заговаривал зубы, а его дружки в это время угнали ее машину.

Дали отчасти был даже рад ее отлучкам. Он мог вести себя более раскрепощенно и встречаться с теми, кого Гала не выносила и отваживала от дома, особенно всякого рода женоподобных красавчиков с оттенком в «голубизну» и белокурых девиц. Они ошивались в доме и плескались в фаллоподобном бассейне под видом натурщиков и натурщиц, на самом же деле служили объектами вуайеристических[4] склонностей художника — он, например, говорил, что ему нравится вид стоящего члена у стройных андрогинов[5].

Об изменах Галы, он, конечно же, догадывался, и при его богатом воображении мог видеть, какие крепкие и ветвистые рога выросли на его лысеющей голове, но прощал ей, когда она возвращалась из своих «командировок» и вновь превращалась в прежнюю Галу, ублажающую и дарующую вдохновение.

Но однажды Гала в Нью-Йорке подобрала где-то на улице молодого человека, очень похожего на Дали в молодости. Его звали Уильям Ротлейн. Он был наркоманом, но Гала на время отвлекла его от пагубной привычки. В отличие от прежних мальчиков этот не просто пользовался ее деньгами, но и увлекся стареющей женщиной. Она тоже привязалась к нему, в ней опять проявилось знакомое материнское чувство, какое она испытывала к Элюару, а затем к Дали. Уильям стал для нее больным ребенком, о котором ей надлежало заботиться.

В Вероне, под балконом Ромео и Джульетты, Уильям и Гала поклялись в вечной любви. Сохранились страстные письма Билла к Гале и ее ответы. Узнавший об этом романе Дали просто потерял голову. Он даже — что с ним никогда не случалось — не мог работать. Он писал ей слезные письма, чтобы она вернулась.

Билл так и не смог избавиться от пагубной привычки, и, как остроумно пишет Ян Гибсон в «Безумной жизни Сальвадора Дали», «самка богомола решила, что пришло время уничтожить последнего самца в ее коллекции». Она купила Ротлейну билет в один конец до Нью-Йорка, где он вскоре и умер от передозировки наркотиков.