Сальватор

– Полагаю, что оно должно будет ввести в Париже осадное положение, как намеревалось сделать в день, когда должна была состояться казнь господина Сарранти и погребение Манюэля. А если не удастся ввести комендантский час с помощью военной силы, полагаю, что господин де Виллель сумеет добиться запрещения выхода всех оппозиционных газет для того, чтобы никто ничего не знал и не читал.

– Это все только возможные в будущем меры. Но я хочу поговорить о мерах, которые приняты уже сейчас.

– Признайтесь, дорогой мсье Жакаль, что тут все как-то туманно.

– Хотите услышать предложение?

– Признаюсь, очень хочу.

– Что вы намерены делать сегодня вечером?

– Но вы, вместо того чтобы просветить меня, ведете допрос!

– Это один из способов, с помощью которых я хочу добиться своей цели.

– Хорошо. На сегодняшний вечер у меня нет никаких планов.

И затем с улыбкой добавил:

– Буду делать то, чем обычно занимаюсь в те вечера, когда Господь дает мне возможность отдохнуть: буду читать Гомера, Виргилия или Люкена.

– Хорошее времяпровождение. Мне бы и самому хотелось иногда так провести вечерок. И я тем более прошу вас сделать сегодня вечером именно это.

– Почему же?

– Потому что, если я вас правильно понимаю, вам не должны нравиться шум, крики толпы.

– Ага! Теперь я начинаю понимать. Вы полагаете, что сегодня вечером в Париже возможны шум и крики толпы?

– Я этого опасаюсь.

– Что-то вроде мятежа? – спросил Сальватор, пристально глядя на собеседника.

– Если хотите, да, бунта, – произнес господин Жакаль. – Повторяю, я не слишком привязан к словам. Мне просто хотелось убедить вас в том, что для столь мирного человека, как вы, предпочтительнее оставаться дома и читать античных поэтов, нежели болтаться по городу где-то между семью и восемью часами вечера.

– Ах-ах!

– Именно это я и хотел вам сказать.

– Так, значит, вы уверены в том, что сегодня вечером будут какие-то волнения?

– Боже мой, дорогой мсье Сальватор, никто не может быть ни в чем уверен. Особенно когда речь идет о психологии толпы. Но если по сведениям, почерпнутым из надежных источников, можно сделать то или иное предположение, то я смею сказать, что выражение народной радости будет сегодня шумным… и даже… агрессивным.

– Да! И это случится именно между семью и восемью часами вечера? – спросил Сальватор.

– Именно между семью и восемью часами вечера.

– Значит, – сказал Сальватор, – вы пришли затем, чтобы предупредить меня о том, что на сегодня назначен бунт?

– Конечно. Вы понимаете, что я достаточно хорошо знаю настроения толпы для того, чтобы предвидеть, что когда известие об одержанной оппозицией победе распространится по Парижу, Париж вздрогнет, а затем запоет… От пения до шествия с факелами всего один шаг. И когда Париж запоет, зажгутся факелы. А от факелов до фейерверка рукой подать. И Париж начнет пускать праздничные огни, ракеты. Случайно на одной из улиц, где народ будет предаваться этому безобидному занятию, появится какой-нибудь военный или священнослужитель. И тогда какой-нибудь мальчишка (в этом возрасте, как говорит поэт, люди не знают жалости) все так же случайно пустит ракету в этого уважаемого прохожего. Это вызовет радость и смех одной стороны и крики гнева и призывы к помощи с другой. Начнется обмен оскорблениями, возможно, потасовка: поведение толпы столь непредсказуемо!

– Вы полагаете, что дело может дойти до потасовки?

– Да. Сами понимаете, что некий господин замахнется на мальчишку-провокатора тростью. Тот пригнется, чтобы избежать удара, и случайно ему под руку попадется булыжник мостовой. Тут стоит только начать: как только будет брошен первый камень, за ним градом полетят другие. Образуется куча камней. А что можно сделать из кучи камней, кроме как баррикады? Поэтому вырастут баррикады. Сначала небольшие, а потом, возможно, некоему глупому каретнику придет в голову идиотская мысль дополнить баррикады своей повозкой. А полиция проявит отеческую снисходительность. И вместо того, чтобы арестовать зачинщиков, она отведет глаза со словами: «Ба! Бедные детки, пусть повеселятся!» – и даст толпе возможность спокойно сооружать свои баррикады.

– Но это же подло.

– А разве нельзя дать толпе возможность повеселиться? Я прекрасно понимаю, что в этой суматохе кому-нибудь может прийти в голову мысль, что вместо ракет и фейерверка неплохо бы пострелять из пистолета или ружья. И тогда полиция, сами понимаете, опасаясь быть обвиненной в слабости или сочувствии толпе, будет вынуждена вмешаться. Но сделает она это, будьте уверены, только в случае крайней необходимости, когда произойдут достойные сожаления события. Вот почему, дорогой мсье Сальватор, я и прошу вас, если в ваши намерения входило провести вечер за чтением ваших любимых писателей, не менять своих планов.

– Благодарю вас за мудрый совет, – серьезным голосом произнес Сальватор. – Теперь мы с вами, действительно, квиты, хотя, если честно, то я уже в семь утра знал о том, что вы изволили мне только что сказать.

– Сожалею, что пришел к вам так поздно, дорогой мсье Сальватор.

– Никогда не бывает слишком поздно.

Господин Жакаль поднялся.