Сальватор

Пусть они теперь едут по дороге на Бельгию, а мы проследуем за каретой, с которой они повстречались напротив церкви святого Лаврентия.

Эта карета, если бы генерал ее узнал и всмотрелся в лицо пассажира, смогла бы задержать его поездку, поскольку она принадлежала госпоже де Моранд. Молодая женщина прибыла в Пикардию слишком поздно и не успела попрощаться с тетей. И теперь она спешно возвращалась в Париж, где ее ждал в нервном напряжении Жан Робер.

А поскольку мы помним о том, что сказал Сальватор о возвращении госпожи де Моранд, вслед за нею должен был непременно вернуться в Париж и господин де Вальженез.

Но генерал не знал ни госпожу де Моранд, ни ее карету. И поэтому он быстро и радостно продолжил свой путь.

Глава CXXV В которой доказывается, что слух – не самое плохое из человеческих чувств

Помните ли вы, дорогие читатели, о той милой комнатке, затянутой персидским шелком, где иногда проводила свое время госпожа де Моранд и куда мы вас беззастенчиво ввели? Если вы были когда-нибудь влюблены, вы должны ее запомнить. Если же вы продолжаете быть влюбленным, вы сохранили воспоминания об ее ароматах. Так вот в эту комнату, в это гнездышко, в эту часовенку любви мы введем вас еще раз, не боясь того, что вам это не понравится, господа влюбленные.

И сделаем это в первый же вечер по возвращении госпожи де Моранд в Париж.

Госпожа де Моранд, используя право, предоставленное ей мужем, который не отобрал его даже тогда, когда ему достался портфель министра финансов в новом правительстве, ведет любовный разговор с нашим приятелем Жаном Робером, сидящим, а точнее стоящим на коленях – мы ведь уже сказали, что комната эта была часовней любви – перед обитающим здесь божеством, рассказывает ей одну из тех длинных и нежных историй, которые могут рассказывать только влюбленные и которые любящей женщине слушать никогда не надоедает.

В тот момент, когда мы входим в это святилище, Жан Робер обнимает молодую женщину за тонкую талию и смотрит ей в глаза и, словно бы ему мало того, чтобы все прочесть на ее лице, он, желая узнать то, что творится в глубине ее сердца, спрашивает:

– Какое, по-вашему, самое наименее ценное чувство у человека, любовь моя?

– Все чувства кажутся мне одинаково ценными, когда вы рядом, друг мой.

– Спасибо. Но какое из них все-таки менее ценно, чем другие?

– Мне кажется, что есть одно чувство, которое не является одним из тех пяти, которые имеет человек, но которое обнаружила я.

– Какое же, дорогой Христофор Колумб из страны по названию Нежность?

– То, которое я испытываю ожидая вас, любимый мой. Я ничего не вижу, ничего не слышу, не дышу, ничего не чую и не чувствую. Одним словом, меня охватывает чувство ожидания. И оно, по-моему, имеет наименьшую ценность по сравнению с другими.

– Значит, вы меня действительно ждали?

– Неблагодарный! Я вас жду всегда.

– Дорогая Лидия, неужели вы говорите правду?

– Боже милостивый, он еще сомневается!

– Нет, любовь моя, я не сомневаюсь, я опасаюсь…

– И чего же вы опасаетесь?

– Того, чего может опасаться человек счастливый, которому больше нечего желать, нечего просить у неба, поскольку у него есть все!

– Поэт, – кокетливо сказала госпожа де Моранд, целуя Жана Робера в лоб. – А помните ли вы вашего предка Жана Расина:

Боюсь лишь Бога, дорогой Абнер, и страхов нет других.

– Ладно, пусть так, я боюсь Бога и никого больше. Но кто же является Богом для вас, милый ангел?

– Ты! – сказала она.

Услышав это нежное признание, Жан Робер еще нежнее прижал ее к себе.

– Я, – ответил со смехом Жан Робер, – я всего-навсего ваш возлюбленный. Но истинным вашим любовником, вашим настоящим Богом, Лидия, является свет. А поскольку вы отдаете этому Богу половину своей жизни, получается, что я – одна из его жертв.

– Какое кощунство! Какая ересь! – воскликнула, отстраняясь, молодая женщина. – Да зачем мне нужен свет без вас?

– Вы хотели сказать, моя милочка: «Что я такое без света?»

– Он продолжает! – сказала госпожа де Моранд, снова отстранясь от него.

– Да, любимая, продолжаю. Да, мне кажется, что вы чрезмерно светская женщина, что, танцуя кадриль, вальс, вы увлекаетесь и упиваетесь танцем и вниманием, и в этот момент вы думаете обо мне не больше, чем об атоме пыли, который поднимают ваши ножки в атласных туфельках. Вы любите вальс, он вас соблазняет, и вы отдаетесь этому соблазну. Но какие жестокие муки испытываю я, когда вижу, как вы танцуете, когда знаю, что вас, задыхающуюся от танца, обнимают чьи-то руки, что на ваши обнаженные шейку и плечи глядят два десятка фатов, которых вы презираете, конечно, но с которыми вам приходится танцевать и которые мысленно обладают вами?

– О, продолжайте, продолжайте, – сказала госпожа де Моранд, глядя на него с любовью, поскольку ревность молодого человека приводила ее в упоение.