Сальватор

- Какое несчастье, что завещание так и не нашли!

- Да, это удар судьбы.

- Неужели маркиз забыл вам сказать, где оно лежит?

- Один экземпляр предназначался для нотариуса, другой должны были дать мне.

- А до тех пор?..

- ...до тех пор маркиз запер их в потайном ящике небольшого секретера, стоявшего у него в спальне.

- Однако я полагал, - заметил Лоредан, пристально вглядываясь в лицо Сальватора, - что вы не знали, где находилось это важное завещание?

- Я и не знал тогда.

- А сегодня?

- Сегодня знаю, - отвечал Сальватор.

- Расскажите же, расскажите! - воскликнул Лоредан. - Это становится любопытно!

- Прошу прощения. Однако не угодно ли сначала послушать, как я оказался жив, хотя все в большей или меньшей степени считают меня мертвым? Я изложу все по порядку: от этого рассказ только выиграет в ясности и увлекательности.

- Излагайте по порядку, дорогой кузен, все по порядку...

Я вас слушаю.

И граф де Вальженез принял небрежную и в то же время изысканную позу.

Сальватор начал так:

- Оставим пока историю с завещанием, представляющуюся вам не совсем ясной, рискуя вернуться к ней позднее и пролить на нее необходимый свет. Мы продолжим, если не возражаете, мою историю с того места, как ваше благородное семейство - до тех пор считавшее меня родственником и даже помышлявшее о браке между мной и мадемуазель Сюзанной - стало относиться ко мне как к чужаку и приказано очистить особняк на улице Бак.

Лоредан наклонил голову в знак того, что не возражает, если рассказ начнется с этого места.

- Надеюсь, вы воздадите мне должное, признав, дорогой кузен, что я не причинил вам хлопот и безропотно повиновался? - продолжал Сальватор.

- Это так, - отозвался Лоредан. - Но разве вы вели бы себя точно так же, если бы нашлось пресловутое завещание?

- Возможно, нет, - признался Сальватор. - Человек слаб, и когда ему предстоит перейти из роскоши в нищету, он колеблется, как шахтер, впервые спускающийся в подземелье... Однако в глубине подземелья его порой поджидают рудная жила или чистое золото!

- Дорогой кузен! С такими принципами человек никогда не будет чувствовать себя бедняком!

- К несчастью, в те времена у меня их не было: меня обуревала гордыня! Правда, моя гордость заставляла меня действовать так, как другой ведет себя в смирении. Я оставил лошадей в конюшне, экипажи - в каретном сарае, туалеты - в шкафу, деньги - в секретере и ушел в чем был, с сотней луидоров в кармане, выигранных накануне в экарте. По моим предположениям, этих денег должно было хватить на год... У меня были разнообразные таланты - так я, во всяком случае, думал; я мог набросать пейзаж, написать портрет, говорил на трех языках.

Буду давать уроки рисунка, немецкого, английского и итальянского языков, решил я. Снял меблированную комнату на шестом этаже в центре пригорода Пуассоньер, то есть в квартале, где никогда ноги моей не было и где, стало быть, никто меня не знал.

Порвал все прежние связи, попытался зажить новой жизнью, жалея лишь об одной вещице, оставленной в моем былом особняке...

- Об одной вещице?

- Да. Угадайте какой!

- Говорите!

- О небольшом секретере розового дерева, фамильной безделушке, которая досталась маркизу от матери, а той - от бабки.

- О Господи! - обронил Лоредан. - Что ж вы не попросили? Я бы с удовольствием вам его подарил.

- Я вам верю - прежде всего потому, что вы мне об этом говорите, дорогой кузен, а во-вторых, я узнал, что вы приказали продать секретер вместе с другой обстановкой.

- А вы хотели бы, чтобы я хранил всю эту рухлядь?

- Да что вы! Напротив! И скоро я представлю доказательства того, что вы поступили правильно... Итак, я ушел, унося в душе лишь сожаления, и начал новую жизнь, как говорит Данте.

Ах, дорогой кузен, желаю вам никогда не разоряться! Как отвратительно быть бедным и из упрямства пытаться сохранить честь!

Господин де Вальженез презрительно усмехнулся.

- Вы знаете жизнь и можете вообразить, как все произошло, дорогой кузен, - сказал Сальватор. - Мой талант художника, прелестный для любителя, оказался весьма посредственным для профессионала. Мое знание языков, достаточное для богатого путешественника, было лишено глубины, необходимой преподавателю, который должен учить других. Через девять месяцев я проел свою сотню луидоров; у меня не было ни единого ученика, торговцы не брали моих картин... Короче говоря, поскольку я не хотел ни становиться мошенником, ни жить на содержании, мне оставалось выбрать между рекой, веревкой и пистолетом!

- И вы, конечно же, остановили выбор на пистолете?

- О, такие решения не так-то просто принимаются, дорогой кузен! Когда вам самому доведется стоять перед подобным выбором, вы увидите, как трудно проглотить эту пилюлю... Я долго колебался. О реке нечего было и думать: я умею плавать, а с камнем на шее я напоминал бы несчастного щенка, и это сходство было мне отвратительно. Веревка обезображивает, кроме того, еще недостаточно изучено, что чувствует человек, когда его вешают: я боялся, что кто-нибудь скажет, будто я покончил с собой из любопытства...