Сама виновата

А вообще старый хирург прав, надо жениться на хорошей девушке. Так, чтобы добрая жена и жирные щи, другого счастья не ищи. В Ленинграде он был незавидный кавалер, а точнее говоря, «обсос», хрупкий интеллигентный мальчик из хорошей, но бедной еврейской семьи. Мелкий, щуплый, ручки маленькие, а лицо хоть и не славянское, но лишенное чувственного семитского обаяния, увы. В такого ни одна девушка просто так не влюбится, не позовет ее природа смешать его гены со своими, чтобы получилось красивое здоровое дитя.

Избранница ответила ему благосклонностью, только когда он поступил в аспирантуру и стало ясно, что после защиты останется на кафедре. А иначе без шансов было, и Семен прекрасно это понимал. Все предусмотрел, не учел только двойной эффект от соединения кровной обиды и армянского коньяка. Гремучая получилась смесь!

Но теперь другое дело. Что в Ленинграде неликвид, то первый парень на деревне. Врач с высшим образованием – поистине звезда среди местных алкашей, любая за него пойдет, только свистни. Можно даже конкурс устроить по типу телепередачи «А ну-ка, девушки».

Семен усмехнулся. А теперь у него еще и собственная машина есть, так вообще принц с заоблачных высот.

И он мечтал, как влюбится в хорошую девушку и как приведет ее знакомиться с мамой, и не сразу вспоминал, что мамы больше нет.

Работы в эти дни было немного. Весть о его утрате быстро разнеслась по деревне, и односельчане очень трогательно оберегали покой своего доктора, старались лишний раз не обращаться. Просто так заглядывали, приносили то круг домашней колбасы, то банку варенья, говорили: «Ты держись!», спрашивали какие-то житейские вещи, типа сколько маме было лет, отчего умерла, где похоронили и какой памятник он будет ставить, и Семен сначала страдал от их назойливости, а потом внезапно заметил, что действительно становится легче. Горе не ушло, но стало как-то яснее и проще, превратившись из его личной трагедии в грустный, но неизбежный ход жизни.

Вечерами заходил Эдмундыч, сосредоточенный, чистенький и просветленный, как все алкоголики в завязке.

Они подолгу пили чай с дареным вареньем и разговаривали на отвлеченные темы, причем участковый оказался удивительно интересным собеседником.

Семен считал себя широко образованным, но оказалось, что до Эдмундыча ему очень далеко. Феликс Константинович происходил из дворянской семьи, своевременно примкнувшей к революционному движению. Дед и отец были видными советскими юристами, и назвали младенца Феликсом в честь Дзержинского в полной уверенности, что он достойно продолжит дело революционного правосудия вообще и их династию в частности.

До тридцати лет парень оправдывал ожидания, а потом, как выразился Эдмундыч, поднял хвост на кого не надо. Обошлось бы, но Эдмундыч не сдался, а упорствовал в своей ереси, вот и загремел в эту глухомань, где из перспектив впереди маячила только могила на уютном сельском погосте.

– Как-нибудь расскажу тебе суть дела, – туманно обещал Эдмундыч, а Семен не настаивал.

Проводив участкового, он с грустью думал, что тот обязательно развяжет, как только воспоминания о болях в животе потеряют яркость. Тут дошло уже до такой стадии, когда недостаточно просто желания не пить. Сам Эдмундыч говорил в минуту откровенности, что у него в душе будто черная дыра, которую приходится заполнять алкоголем, прекрасно зная, что дна там нет, но иначе жажда становится невыносимой.

Человек слаб и, бывает, не в силах обуздать свои страсти. Ему легко осуждать Эдмундыча, но у него самого нет в сердце этой черной сосущей дыры, и он просто не знает, каково это – с ней бороться.

* * *

Полина не боялась сессии, напротив, любила это время. Ей нравилось гостить у тетки, купаться в лучах восхищения теткиных детей, бродить одной по уютным заснеженным московским улочкам и мечтать о счастье. Приятно было ловить на себе пристальные взгляды прохожих: ее узнавали, но подходить не решались.

В магазины она специально не заглядывала, чтобы не казаться самой себе провинциалкой, чьи интересы не простираются дальше тряпок. Да и зачем, весь дефицит ей достают нужные люди, толкаться в очередях нет никакого смысла.

Из-за нелюбви к очередям Полина никогда не бывала в Мавзолее. Когда ездили классом на экскурсию, она болела, и потом не пришлось. Даже как-то неудобно, похоже, что она единственный советский ребенок, не видевший главного советского мертвеца.

Она честно приходила на лекции, читавшиеся заочникам, но редкий день могла высидеть до конца. Убегала с середины, шаталась по городу без всякой цели, но это все равно было интереснее, чем слушать нудную наукообразную заумь.

Учебники тоже лежали нетронутые – чтобы сдать предмет, знания Полине были не нужны. Когда она протягивала зачетку, преподаватель расплывался в улыбке и сразу выводил «отлично». Максимум, что у нее спрашивали, это когда выйдет новый томик стихов и как там поживает тот или другой старый ленинградский друг.

Полина обещала передать привет и выходила из аудитории, посмеиваясь над взволнованными студентами, лихорадочно листающими конспекты.