Самадхи

— Представляю, как выдавливаю у разозлившего меня человека глаза. Или голову отрезаю, — с поразительным равнодушием сказала Маринетт. — Ну там ещё варианты есть, всё только от воображения зависит. А оно у меня хорошее.

Да, ещё было это. Но, как говорила Маринетт, в своей голове она могла творить что душе заблагорассудится. Никто же не узнает.

Адриан, кстати, попробовал этот способ, когда в очередной раз не угодил отцу. Габриэль уже развернулся и ушёл, а он всё стоял, представляя, как показывает отцу вслед неприличный жест. Улыбка от этого на губы прокралась сама собой, незаметно.

Отличный способ, короче.

Но, несмотря на наличие такой ментальной защиты, Адриан всё равно отказывался переводить для Маринетт слова Ван Чэна. Не хотел расстраивать подругу лишний раз. Да и повторять эту грязь…

«Зачем только ты вышла за этого толстяка, Ся Бин?»

«По любви, — ответила на это мать Маринетт. — Мне жаль, что тебе это чувство неведомо, Ван».

«Может и неведомо, — согласился мужчина. — Да только и последышей от него нет. А если бы и были — они бы не скакали по крышам, разодетые, как дешёвые путаны. Ты видела этот костюм? Позор рода Чэн!»

На аудиозаписи было слышно, как разбилась посуда. Маринетт запричитала и кинулась помогать матери, так и не узнав, что же сказал Сабине дядя.

Адриан эту часть переслушивал особенно часто. И даже Плагг ничего не говорил.

«Ты видела этот костюм?»

Что, если они про один и тот же костюм?

«Позор рода Чэн!»

Грохот посуды, спёртое дыхание у Адриана, тяжёлый вздох Плагга. И спокойный, слишком спокойный голос Сабины:

«Гордость семьи Дюпэн-Чэн, Ван. Или семьи Дюпэн, если род Чэн от нас отказывается».

Молчание, успокаивающий щебет Маринетт и тяжёлое неразборчивое ворчание Томаса.

«…не отказывается. Кровь не вода».

Если бы Адриан мог, то поставил бы этот диалог на повтор. Но для сохранения тайны, — на этот раз не собственной, — он удалил все аудиозаписи. И позже сделал то же самое на телефоне Маринетт, в очередной раз отшутившись насчёт перевода.

Ему нужно было… переварить.

Нет, подозрения у него ещё и раньше были, куда без этого. Не могут два человека вести себя настолько одинаково; рассказывать никому не известные истории, смеяться с одних и тех же шуток, петь странные депрессивные песни. Не может у двух разных людей быть таких голубых глаз и лисьей злой ухмылки в половину кукольного измождённого лица.

Он ведь видел руку Ледибаг, когда напарница была без синхронизации. Худая, с острыми косточками и выступающими венками… как рука Маринетт. С сухой кожей, сильно очерченными линиями жизни и ногтями, отстриженными под ноль.

Критическое количество совпадений.

Несколько раз Адриан пытался начать разговор; их постоянно прерывали или же настроение у Маринетт было нервно-разозлённым, несмотря на миролюбивый нрав. Подруга медленно зверела от присутствия ненавидящего человека в своей жизни, но всё так же присылала аудио.

«Ты не спасёшь мир, если путаешься в ногах, насекомое».

«Даже половина крови нашего рода — ничто, если ты не в силах совладать с собой!»

«Что из тебя за героиня, если ты от меня бежишь, как заяц от тигра?»

Хотелось синхронизироваться и вломить Ван Чэну по пустой голове. Он ничего не делал, чтобы сблизиться с Маринетт, только оскорблял девушку, а та ведь ничего и не понимала. Зато его понимала Сабина: как-то подруге удалось записать разговор родственников на повышенных тонах.

Говоря откровенно, Адриан никогда ещё не слышал, чтобы Сабина так кричала.

«Либо ты делаешь то, что от тебя требуется, либо уезжаешь обратно в Шаолинь — и не возвращаешься!»

«Я наблюдаю».

«Неделание не приведёт к величию, Ван! Не поможет сохранить жизнь! Зато может разъярить богов, которых ты так почитаешь!»

«Наблюдение — не неделание…»

«Наблюдение без вмешательства всё равно, что приченение вреда, — сказала Сабина, резко успокоившись; Адриан сразу понял, в кого же пошла Маринетт с её прекрасным характером, — и если ты не начнёшь делать хоть что-то, то можешь уезжать. И в нас тогда не будет общей крови».

Ван хмыкнул.