Самая долгая ночь

Пытается прощупать меня, подумал Пройсс, задействовал остатки разума, еще не убитые головной болью. Ходит вокруг да около и пытается угадать. Ничего толком он не знает. И у меня нет иного выхода, как бессовестно лгать. Пройсс закрыл глаза, как будто тем самым мог отогнать боль.

— Бригадефюрер, вы ошибаетесь. Я не вступал с Гискесом ни в какие тайные заговоры. Я поступил так, как вы мне велели, я лишь следил за ним. И когда он пришел ко мне со своей историей…

— Гауптштурмфюрер! — рявкнул в трубку Науманн. Его окрик был сродни пощечине. Науманн никогда не обращался к нему по званию. — Не смейте мне лгать! — орал он в трубку. — Передо мной лежит письмо, которое сегодня доставили курьером из Амстердама, всего три четверти часа назад. В нем все сказано. И про вашу Виссер, и как вы возились с бандой евреев, и про их план угнать поезд. И про лодки. Будут задействованы лодки, сказано там, а вы по-прежнему отказываетесь сказать мне правду!

— Кто это говорит? — выдавил из себя Пройсс едва слышным шепотом. — Кто распространяет эту ложь?

Не иначе как Гискес. Кто, если не он. Больше некому. Он предал меня, пока я надеялся предать его. Я застрелю этого мерзавца, застрелю лично, собственной рукой.

— Какая разница, гауптштурмфюрер, — голос Науманна слегка смягчился. — Как только евреи прибыли в Вестерборк, ответственность за них несет Геммекер. Значит, и я тоже. Более двух тысяч евреев на сегодняшнем транспорте, если верить Брумму. Такое количество пропавших евреев может серьезно испортить мне репутацию, Хорст.

— Да, бригадефюрер, — негромко произнес Пройсс. Науманн вновь назвал его по имени, и все равно, он был почти уверен, что прежней теплоты в их отношениях уже никогда не будет.

— Найдите мне этот поезд, и я забуду про все, ради нашего прошлого. Но если не сумеете, — Науманн на мгновение умолк, однако затем его голос вернулся, сильный и спокойный. — Я заявлю, что вы скрыли от меня и Цёпфа правду. Что вы вступили в сговор с абвером и тем самым попустительствовали тому, что произошло, чтобы очернить меня и Цёпфа в глазах Берлина.

Пройсс подумал, что его сейчас вырвет, и не смог ничего даже промямлить в ответ.

— Хорст, о том, что поезд пропал, — никому ни слова, — тем временем продолжал Науманн. — Я поручаю это дело тебе, под твою личную ответственность. Свяжись с орпо в Гронингене. Моего человека там зовут Хассель. Он будет держать рот на замке. Но кроме него, никому ни слова. И если вдруг станет известно…

— Я буду действовать предельно осторожно, обещаю вам, — Пройсс был готов трясущейся рукой положить трубку, но, похоже, Науманн еще не закончил.

— На Принцальбрехтштрассе мясницких крюков хватает с избытком, мой друг, — произнес Науманн. — И я бы не хотел болтаться ни на одном из них.

Вспышка света в глазных яблоках была даже ярче, чем слепящий солнечный свет. Пройсс испугался, что его череп вот-вот расколется от боли.

Маус запыхался, пока бежал вдоль медленно ползущего поезда. Он буквально в последний момент успел ухватиться за поручень и подтянуться на подножку локомотива.

— Спасибо, хотя и не за что, — сказал он Схаапу, но голландец все равно его не понял и лишь растерянно заморгал. Схаап стоял за спиной машиниста с одной стороны, Каген — с другой. Альдер занял место сбежавшего кочегара и, работая лопатой, подбрасывал уголь в топку.

Маус высунул голову из локомотива, чтобы взглянуть на пути сквозь завесу дождя. Он мало что увидел, в основном лишь рельсы, что изгибались влево и исчезали из виду, и кирпичные постройки рядом с железнодорожными путями.

— Йооп говорил, что из Гронингена ветка ведет в Эйтхейзен, — заметил Схаап. Маус вновь втянул голову в локомотив.

— Этот все знает, — проговорил Каген, указывая на машиниста. Он успел натянуть на себя мундир орпо. Маус заметил кровь на воротнике.

Схаап произнес что-то на голландском, и машинист повернулся от своего металлического стула, намертво привинченного к стене локомотива. Лицо машиниста напоминало грязную кожу, в складках которой без труда можно было спрятать монету. Его седые волосы торчали во все стороны из-под засаленной фуражки. Руку он по-прежнему держал на регуляторе.

— В Гронингене у людей возникнут вопросы, — произнес машинист причем по-английски.

— Ты говоришь по-английски? — поинтересовался Маус.

— Да.

— Заткнись, гангстер! — рявкнул на него Каген. — Какие вопросы?

Машинист, не сводя глаз с Мауса, ответил на заданный ему вопрос.

— У каждого поезда имеется свое расписание. Даже у таких, как этот.

— И что из этого?

— Он хочет сказать, что у людей возникнут вопросы, почему он идет не по расписанию, вот что, — Маус по-прежнему буравил машиниста взглядом. — И поэтому, когда мы прибудем в Гронинген, нас остановят и начнут задавать вопросы. Я верно говорю?

— Верно, — подтвердил машинист.

— Но Йооп сказал, что он мог бы провести поезд прямо через стрелки без всякого подозрения, — возразил Каген. Поезд плавно вписался в новую колею. — Ты знаешь, где это?

— Знаю.