Самая долгая ночь

— Ее, скорее всего, уже нет в живых, вы ведь понимаете это? — спросил Маус. — Но даже если и жива, то как можно отыскать одного человека в целой стране?

Рашель посмотрела на него глазами, которые из голубых сделались сначала зелеными, а затем снова голубыми. Если бы не крестик у нее на шее, он, пожалуй, привел бы ее домой, чтобы познакомить со своей «муттер».

— Мы знаем, где находится моя Вресье. Йооп говорит, что он и ее родные исчезли из дома, что их там нет вот уже почти два месяца. Облавы на евреев, мистер Вайс… — она замолчала и затянулась сигаретой. Ее рука дрожала, и она второй рукой провела по щеке. — Она находится в Вестерборке. Вы слышали, что сказал Йооп. Именно туда отправляют всех евреев.

Она посмотрела на горящий кончик сигареты.

— Кристиан уехал, и я осталась одна, мистер Вайс. Мои родители погибли при бомбардировке Роттердама. — Рашель снова вытерла щеку, едва не коснувшись сигаретой белокурых волос. — Вресье приютила меня в доме своих родителей на Вейттенбахстраат. Они не убежали и не стали прятаться, хотя могли бы. У них было достаточно денег, чтобы спрятаться у кого-нибудь или купить фальшивые документы. Но ее отец был слишком гордый человек, чтобы сидеть, дрожа, на каком-нибудь чердаке, а ее мать не верила никаким слухам. — Она снова вытерла лицо. — Примерно год назад Вресье заплатила одному человеку, который на лодке переправил меня в Англию. Я умоляла ее поехать вместе со мной, но она наотрез отказалась бросать мать. — По щеке Рашель скользнула еще одна слезинка.

— Значит, вы считаете, что обязаны ей… — начал Маус, думая о том, какая она наивная. Лучше бы она помнила о том, что ей здорово повезло, ведь она вырвалась из захваченной врагом страны, только и всего. Впрочем, вскоре до него, похоже, дошло, зачем она рассказала ему эту историю.

— Вы хотите сказать, что мы собираемся провернуть это дело лишь ради спасения одной-единственной женщины? — недоуменно спросил он. — Вы затеваете это для того, чтобы вдвоем с братом проникнуть в концлагерь?

— Я должна хотя бы попытаться, мистер Вайс.

— Но ведь это безумие, — Маус подумал, что сказал бы Лански, если бы услышал этот бред. Или Бергсон.

Рашель медленно покачала головой.

— Нет, теперь наш план не сводится к спасению одной лишь Вресье, — произнесла она, делая последнюю затяжку. — Сначала, когда мы нашли Питера Бергсона, дело касалось только ее одной. Но он был готов помочь только при условии, что можно спасти как можно больше человеческих жизней. Теперь мы избавим от смерти сотни людей.

— Но вы сами? — спросил он. Она смерила его решительным взглядом, и в солнечном свете, заливавшем кухню, ее глаза снова поменяли цвет.

— Я знаю только одну еврейку, мистер Вайс.

— Нет, теперь вы знаете троих евреев.

Рашель кивнула.

— Да, видимо, так. Но ваши деньги, мистер Вайс, смогут купить для меня жизнь лишь одного человека.

Маус посмотрел на портфель у своих ног, наполовину задвинутый под стол. Ее мотив не имел никакого смысла, а вот упоминание денег окончательно убедило в том, что его мотив — самый что ни на есть разумный. Такое количество «зеленых» способно очень многое изменить. Он бросит ремесло ликвидатора, так как неизбежно рискует рано или поздно получить пулю в лоб или надолго угодить за решетку. Возможно, он переберется в Калифорнию. Он слышал, что Калифорния открывает для людей массу прекрасных возможностей. Он перевезет туда свою «муттер» и начнет какое-нибудь свое дело. Возможно, ему даже повезет разбогатеть.

Да, но не может же он взять и исчезнуть с деньгами. Станет ясно, что он просто-напросто их украл. Это было понятно даже ему самому. Лански его обязательно выследит, и тогда он закончит жизнь так же, как и Кид Твист, не по своей воле вылетевший из окна шестого этажа, чтобы мокрым пятном приземлиться на мостовой. Нет, такой вариант не подойдет.

И Маус в очередной раз пожалел о том, что когда-то зашел в парикмахерскую Тутлса.

Маус позволил брадобрею самому взять с его ладони монеты. В этих пенсах и фунтах черт ногу сломит. Он потер подбородок, прикоснулся сначала к одной щеке, а затем к другой, глядя в зеркало, которое брадобрей поднес к его лицу. Англичанин все-таки его порезал, чуть-чуть, под носом, и, мерзавец, даже не извинился.

Маус прикоснулся к груди и почувствовал под рубашкой металлический ключик. Он нашел банк в трех кварталах от Аргайл-стрит. Банк «Барклайс». Это название ему как-то встретилось на Манхэттене. Он сказал педику, стоявшему за высокой деревянной стойкой, что хочет абонировать банковскую ячейку. Тот, хотя и посмотрел на него свысока, однако одобрительно кивнул. Маусу пришлось показать свой паспорт, который был безупречно чист — его никто ни за что не разыскивал — и педик отвел его в комнату с металлическими ячейками, встроенными в стену. Вставив ключ в небольшую дверцу, он вытащил ящик и поставил его на стол. Маусу показалось, что педик не прочь остаться, но он смерил его выразительным взглядом — он очень жалел, что не может показать ему свой «смит-и-вессон», что было бы глупо делать в банке — и тот смутился и вышел.