Самая дружная семья

Мама, я и солистки народного разноголосого ансамбля в кокошниках, вышитых бисером, расписных красных платках, завязанных поверх них, зелёных юбках-колоколах кружились под заводные мелодии, которые гармонист в овчинном полушубке и меховой шапке извлекал из своей обожаемой тальянки. Вдоволь напевшись песен и до устали натанцевавшись будто на московских площадях старой колядующей Руси, заметили и обступили статного Деда Мороза. Фотография вышла замечательная: мама сияет от счастья, прижавшись к седой бороде и усыпанной морозными узорами шубе! А мне посчастливилось подержать сказочный посох в руках, даже сильно ударить им о дорогу и, обернувшись, совсем не ожидая, увидеть Снегурку, как по волшебству появившуюся.

А затем вместе с папой утолили голод, напившись обжигающего сладкого чаю из золотого пузатого самовара и закусив сытными баранками.

– Ася, подкрепилась? Значит, самое время исполнить свою мечту: оседлать лошадь и прокатиться на ней по зимнему лесу. – Мама знала, чего хотела её дочка.

Моя лошадь дружелюбна.

– Позволь внимательно рассмотреть тебя, – обратилась я к вороной лошади, коснувшись её гривы. Это преданное людям животное сразу поразило своей красотой, силой и своими размерами.

Вдев сапоги в железные стремена, я с довольным лицом, будто вспомнила что-то приятное, расположилась в потёртом седле, под которое подложено тонкое одеяло, сдвинула на затылок шапку-ушанку, открыв тёплый лоб, руками в кожаных перчатках взялась за седло, спину выпрямила – чем не амазонка, отправленная завоёвывать северные земли по воле своей царицы. А инструктор, держа удила, направила мою подругу.

Пронизанное белыми лучами небо казалось серебряной тканью, натянутой надо мной, наездницей. Ехала верхом вокруг заснеженного поля с торчавшими травами, заходя в высокий и затенённый внизу еловый лес, и опять возвращалась к полю. На его противоположных краях, издалека, узнавались по еловым лапам, клонившимся от снега, столетние ели, солдаты, стоявшие друг за другом, чьи плечи припорошены снегом. У его же кромки лежала вековая красавица: покрытые снегом корни поднялись над землёй, зияла чёрная пасть, окружённая белым ковром. Флагоподобные сосны и скелеты высохших, но пока не упавших деревьев попадались там и тут.

Лошадь шагала по проложенной другими лошадьми и когда-то ей самой тропе, оставляя позади круглые ямки в снегу. Проезжая под ветвями, я приникала к лошади, и снег летел мне за шиворот и на её расчёсанную гриву. То она мотала головой, то проваливалась, то взбрыкивала, а я качалась как в лодке. Повторяя за героем одного фильма, высовывала язык, и снежинки таяли на нём. Чем не пленённая североамериканская индианка? И не женщина-инструктор, запомнившаяся мне необыкновенно пушистой шапкой и шарфом крупной вязки, вела лошадь, а шериф северного поселения…

После загородного отеля мы добрались до одинокой областной деревушки, потому что хотели увидеть целебный источник.

Тем днём небо над горизонтом – голубая акварель, а выше добавлялся белый цвет. Много раз за зиму трактор чистил дорогу в деревне, поэтому обочины обросли сугробами по пояс, а жители сами очистили площадки для машин у домов. Мы оставили нашу машину у стен местной обители: монастыря, приюта-пансиона для девочек сирот и золотоглавой церквушки. И пошли по сутулому мосту, а далее – по лесной тропке к источнику.

Замёрзшая и занесённая снегом река тем днём – белое поле. На ней – рыбаки, любители особой романтики, подлёдной рыбалки. Белые на белом тропы вели к местам рыбной ловли. Рыбаки во сто одёжек одеты: в дутые костюмы, под капюшонами – шапки. Сидели на рыболовных ящиках, согнувшись над лунками, а рядом воткнуты ледобуры в лёд. Те, кто повеселее и поразговорчивее, «охотились» по двое, а те, кто поугрюмее – по отдельности, у разных лунок, но недалеко друг от друга – напали на рыбное место.