Самая красивая

По пути в Банкетный зал я услышала позвякивание браслетов Сковороды. Двое охранников тащили ее куда-то, чуть ли не волокли. На кухарке были кандалы. Ее лицо пылало, волосы были распущены по плечам. Она горланила песню:

Кухарка из простого люда,
Родилась на кухне.
Королева родилась в Киррии,
Тоже из простого люда.
Кухарка отправляется в тюрьму,
Королева отправляется на ужин.
Кто теперь кухарка?
Неслыханное дело!
Бесчинство!

Король лежит больной.

Королева ловко устроилась.
Она чинит произвол
При голодном дворе.
Что сегодня на ужин?
Яичная скорлупа, свиная щетина,
Отбросы, помои и муть – Ну не жалость ли?
Ну не преступление?

Позже я узнала, что леди Арона тоже угодила в тюрьму. Иви сообразила, что тарелки с очистками не просто розыгрыш и что леди Арона над ней посмеялась. Месть последовала быстро.

Заключить в тюрьму двух подданных – не то что распустить королевский совет или отказаться помочь целому району, пострадавшему от засухи, но осадок в душе остался такой же. Как-то слишком мелочно поступила королева, воспользовавшись своей властью. Она могла бы потребовать от обеих публичного извинения. Унижение – вполне достаточное наказание.

На следующее утро сэр Эноли, лекарь, объявил, что у короля улучшился цвет лица. Замок зазвенел от песен. Иви три раза спрашивала у меня, понравится ли королю ее платье. И дважды цитировала свои любимые строки из его Свадебной песни:

Она заставляет меня
Смеяться и плакать…
Она будит меня,
И я пою.

После второго раза она сказала:

– Быть всесильной королевой утомительно, Эза. Иногда у меня раскалывается голова. Гораздо больше мне нравится заставлять Оскаро смеяться и плакать.

Но всеобщая радость по поводу состояния короля обернулась печалью, когда дальнейшего улучшения не последовало. Даже певчие птицы запели в минорном ключе.

Трапезы в замке становились все хуже. Без Сковороды блюда запаздывали. Хлеб подавали черствый, сыр – заплесневелый, а мясо – недожаренное или пережаренное. Однажды даже торт умудрились заглазировать куриным жиром.

Я получила из дома еще одно письмо, на этот раз от отца. До Амонты дошла весть, что Иви распустила королевский совет и отказалась помочь пострадавшим от засухи.

Дочь, – писал он, – сегодня утром в „Пуховую перину“ нанес визит наш мэр. Мне кажется, за последнее время к твоей матери или ко мне обратился почти каждый житель деревни. Все они умоляют тебя уговорить ее величество пересмотреть свою политику. А когда я принес нашему сапожнику Эрделлю починить ботинки, то он просил передать тебе свои извинения, если когда-то доставил тебе неприятности. Несколько гостей просили о том же.

Я на секунду оторвалась от письма. Меня удивило, что кто-то почувствовал свою вину, и это не могло меня не порадовать. Им бы давным-давно следовало извиниться.

В Амонте и здесь у нас, в гостинице, те, кто хорошо тебя знает, полны надежд, поскольку уверены в твоем добром сердце. Но среди других растет гнев против королевы. Сделай все, что в твоих силах, дочка. Твоя мама начинает бояться.

Я не представляла, что ему ответить. Добрые сердца ничего не значили для нашей королевы.

Глава двадцать первая

Шли дни. Иви повсюду ходила с охраной. Одного гвардейца она выделяла среди прочих и флиртовала с ним почти столько же, сколько с принцем Айори. Звали гвардейца Уйю, он был постарше своих соратников и такой строгий и молчаливый, что я не понимала, как он относится к королевским знакам внимания.

Временами она наведывалась в тюрьму, но меня не брала с собой ни разу, чему я была рада. Однажды я услышала, как она жаловалась управляющему, что леди Арону и кухарку Сковороду слишком хорошо кормят.

Довольно часто королева запиралась в своих покоях и приказывала ее не беспокоить. По характеру Иви не была предрасположена к одиночеству, но проходили часы, прежде чем она звала Айори или меня.