Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе

Другая сторона вопроса — в том, что устранение противоположности между городом и деревней ни в коей мере не означает уничтожения духовной красоты деревни, прелести русской природы, перерыва нравственно обусловленных трудом на земле традиций сельщины. Новая культура, новый быт и новая жизнь деревни должны строиться на естественном многовековом фундаменте трудовых, демократических, народных традиций.

Не может не тревожить бездушность, с которой мы относимся порой к тому, что извека считалось корневой системой всей нашей духовной культуры, — к историческим, исконным традициям народной красоты. Тревожит равнодушие, с которым сталкиваешься порой у молодежи к тому, что свято: к поэзии и красоте родного края, его истории, его преданиям, его прошлому, а следовательно, и будущему.

Тревога эта в нашей литературе законна и оправданна; неоправданно, когда она оборачивается наивно-сентиментальной идеализацией старины. С подобным консервативным взглядом на деревню в свое время спорил еще Чернышевский. Уже в ту пору он явственно видел опасность приукрашивания уклада жизни старой русской деревни, ее противоречивого, во многом заскорузлого, жестокого быта, далеко не идеальных нравов, далеких от совершенства характеров. Он не принимал литературу, которая, по ироническому определению Чернышевского, идеализировала народный быт, изображала простолюдинов «такими благородными, возвышенными, добродетельными, кроткими и умными, терпеливыми и энергическими, что оставалось только умиляться над описаниями их интересных достоинств и проливать нежные слезы о неприятностях, которым подвергались иногда такие милые существа, и подвергались всегда без всякой вины или даже причины в самих себе».

Для верного понимания противоречий развития современной прозы и критики целесообразно, с точки зрения методики и методологии, опираться на факты действительности, на художественные свидетельства классиков, равно как и на те идейные богатства, которые заключает в себе наша демократическая критика.

Будучи выразителем интересов крестьянства, народа, заступницей за «оскорбленных и униженных», наша демократическая критика тем не менее всегда предостерегала литературу, в особенности народническую, демократическую литературу от опасности идеализации народной жизни.

Искуса идеализации народного быта не избежали и иные современные прозаики, и в частности В. Белов. Настораживают нотки сентиментальной полемичности в некоторых его ранних рассказах, проявившейся в элементах эстетизации, в подчеркнутом любовании патриархальным колоритом русской деревни, в затушевывании ее теневых сторон. Это могло обернуться тем, что составляет слабость чудесной лирической прозы Солоухина: вялостью гражданской позиции, некоей асоциальностью, отчужденностью от тех жизненно важных и трудных социальных проблем, над решением которых бьется сегодня в деревне народ.

Это очень ослабило бы талантливую прозу Белова, ибо народное чувство в русской и советской литературе всегда было активно, революционно.

Однако наиболее яркие произведения В. Белова, прежде всего рассказ «За тремя волоками», «Плотницкие рассказы» и повесть «Привычное дело», убеждают нас, что тенденция развития его творчества — в движении к прозе трезво социальной, художественными средствами исследующей современную народную жизнь.

Повесть «Привычное дело» — одно из самых значительных, на мой взгляд, явлений в «деревенской» литературе последних лет.

С удивительной бережностью, уважительностью к человеку написана эта повесть. С затаенной любовью, с мягким и добрым юмором начинает писатель неспешное свое повествование о жизни Ивана Африкановича и его многолюдной семьи. Писатель намеренно отклоняется от событийной фабулы, для него важно воссоздать в подробностях широкое и покойное течение крестьянской жизни, и потому для него нет мелочей. Его бытописание подробно и основательно, у него отменная художническая и языковая память, полное знание крестьянского быта и крестьянских характеров — все это помогает Белову передавать жизнь в осязаемой, почти физической достоверности.

Однако достоверность бытоописания для него не самоцель, она подчинена главному: выявлению духовного смысла жизни, им описываемой.

Не часто встретишь в литературе народные характеры, которые равны были бы Ивану Африкановичу и его жене Катерине по глубине и масштабам человеческой духовности.

В известном смысле эта повесть — открытый, поэтический апофеоз человеческой любви, которая навек связала Ивана Африкановича и Катерину, родившую ему девятерых детей; чувство Ивана Африкановича к своей жене воплощено В. Беловым с драматической силой, с какой-то нежной, одухотворенной чистотой. Венчает повесть поистине классическая картина неутешности горя Ивана Африкановича, прощающегося со своей женой.