Самая крупная победа

Вспомнив слова Вадима Вадимыча, что как бы ни было больно, нужно все равно двигаться и тогда все скорее пройдет, я, стиснув зубы, кое-как поднялся. Едва передвигая ноги, выглянул в другую комнату и облегченно вздохнул: там никого не было.

За окном было серо, и оттуда тянуло пронзительным холодом. По спине сразу же побежали мурашки, и очень захотелось опять забраться под одеяло и замереть. Но я переборол себя, еще шире растворил форточку и огляделся.

Так с чего же мы вчера начинали? А, вспомнил: сначала шли медленно, потом все быстрее и быстрее и под конец побежали. Потом снова перешли на шаг и начали делать на ходу всякие упражнения.

Не обращая внимания на боль, я пошел, но сразу же уперся носом в книжный шкаф. Недовольно повернулся в другую сторону — диван! Вот и побегай попробуй! Придется на месте.

В комнату заглянула мать.

— Простудишься, — увидев открытую форточку, сказала она.

— Нет, мам! Не мешай…

Она покачала головой, затворила дверь, а я, снова отойдя на середину комнаты, стал вначале осторожно, потом все смелее и смелее и все меньше ощущая боль, делать зарядку. Правда, увлекшись, я несколько раз стукался то о книжный шкаф, то о стену или стол, шипя, тер ушибленное место, но не отступал. Вскоре мне было совершенно не холодно и ничего не больно. А когда я, разогревшись окончательно (вот почему все в зале называли зарядку разогревом), вышел на кухню, дядя Владя, сидевший в своей меховушке у окна, подозрительно спросил:

— Чего это ты сегодня такой красный?

Мать обернулась, ахнула:

— Геннадий!

Я посмотрел на свой живот: верно, красный. Ответил:

— Да так, мам. Я же делал зарядку. А сейчас отойди от раковины, я умываться по пояс стану…

— Ты с ума сошел! Такой холод!

— Мам, ну нам же так велели. Понимаешь?

— Это где вам так велели? — сразу заинтересовался дядя Владя.

Я промолчал. Тогда он, понизив голос, сказал (мать как раз в комнату пошла):

— Эх, малый, чем по пояс-то зря мыться-полоскаться, Митьке бы шею намылил! Весь сарай наш изломал…

«Вот для этого-то и хочу! Просто так сильным не станешь!..» — едва не проговорился я, но сдержался, подошел к раковине, открыл кран, подставил под струйку палец. Ух ты, какая холоднющая!

Долго чистил зубы, стараясь оттянуть самое главное, не спеша умылся и осторожно, чувствуя на себе ехидный взгляд дяди Влади, плеснул из горстки на грудь и чуть не завизжал. Да нет же, это не вода, а самый настоящий расплавленный лед!

А дяде Владе все было мало.

— Нешто так по пояс моются? — ехидно сказал он.

Отступать было некуда. Стиснув зубы и не оборачиваясь, я плеснул на себя посильнее и удивился: уже не так страшно! Плеснул еще, еще, судорожно растер ладонями по спине, груди и животу и вдруг почувствовал, что все тело наливается обжигающим жаром. Оказывается, самое страшное — только начать…

— Вот это другое дело! — одобрительно гудел за спиной дядя Владя, а я плескался и плескался до тех пор, пока не вышла мать.

— Ох, да сколько же ты воды-то налил! Хватит, хватит, а то вниз прольется. Вытирайся! — И она кинула мне на плечи мохнатое полотенце, а сама взяла половую тряпку.

Когда я, весело гогоча, вытерся, мне стало еще жарче, теперь все тело горело, как в огне. И даже дядя Владя, покачав головой, сказал:

— Да-а, силен, силен! — и поскорей ушел в свою комнату.

А я, победно проводив его глазами, тоже зашагал к себе, ощущая удивительную силу в руках, ногах и во всем теле.

За завтраком ел так, что мать обрадовалась:

— Ну вот, тебе давно бы следовало по пояс мыться!

А силы все прибавлялись и прибавлялись. После завтрака их стало столько, что мне до страсти хотелось что-нибудь поднять, толкнуть. Я одной рукой запросто поднял за спинку стул и небрежно отставил его в сторону, хотя он мне вовсе и не мешал; будто нечаянно, сдвинул стол, а потом трахнул по гардеробу ладонью так, что мать даже вздрогнула и сказала, что больше не надо.

Застегнув китель и положив в портфель трусы, майку и тапочки (на последнем уроке — физкультура), шагнул к двери, отлично зная, что уж сегодня-то мать ни за что без пальто не пустит.

— Ну, я пошел…

— Ни в коем случае! — взглянув в окно, испуганно сказала она. — Ты посмотри: все одеты! — и достала пальто.

— Ну, мам, — как бы нехотя одеваясь, для виду упирался я. — Да я же теперь… Ну ладно, ладно, — наконец сдался я. — Пусть будет по-твоему.

Выходя из квартиры, хватил дверью так, что дядя Владя подскочил на табуретке и крикнул:

— Эй-эй! Собрался с жеребячьей силой-то! Ты б лучше…

Что «лучше», было уже не слышно, но я догадался. Наверно, опять что-нибудь насчет Митьки…

«А что мне этот осел!» — сам изумляясь своей храбрости, подумал я, упруго сбегая по лестнице. Вышел из сеней и чуть не попятился: к голубятне, сосредоточенно глядя на баночку с водой, осторожно подвигался Митька.

В одну минуту улетучились куда-то вся моя храбрость и сила; руки и ноги сразу же ослабели, а портфель, которого до этого и не замечал, стал казаться тяжелым.

Дождавшись, когда Митька скроется, я на цыпочках обежал дом, юркнул в калитку и только тогда почувствовал себя в безопасности.