Сделав бой с тенью, поколотив снаряды, взял скакалку — уж теперь научился не хуже стареньких! — стал прыгать и внимательно смотреть, как боксируют на ринге другие. Раза два, когда сражался с высоким белобрысым парнем Мишка, чуть было не крикнул, что нельзя пользоваться с таким длинными ударами, а нужно подныривать под его перчатки и контратаковать. Смотрел и удивлялся: да неужели же Мишка сам до этого додуматься не может? Когда тренировка окончилась и мы пошли домой, я сказал ему:
— Неправильно ты сегодня. Надо было как? Нагибаться от его ударов, а самому все встречные и встречные проводить. А ты?
— Да ну… — отворачиваясь, мрачно пробурчал Мишка. — Больше не буду… ходить сюда…
Я даже остановился.
Вообще-то многие из тех, что записались в секцию вместе с нами, уже давным-давно ушли. Борис сказал, что нигде такого большого отсева нет, как у нас. Думают, что ничего не стоит выучиться, а начинают — ничего не получается. Стараться же лень — вот и уходят. Особенно удивляло меня, что быстрее других исчезали как раз те, которые при поступлении очень уж куражились. Вадим Вадимыч сказал, что это совершенно закономерно: храброму человеку незачем шуметь и бахвалиться, он свое дело делает тихо, скромно, а вот всякие фанфароны пытаются показать, что они храбрые. На поверку же выходит наоборот.
Но Мишка-то не такой — он хороший парень, и очень жалко, если он уйдет.
— Почему? — оглянувшись, спросил я шепотом.
— Да потому что… ничего не получается!
— Эх, ты! — возмутился я. — От кого, от кого, но уж от тебя не ожидал такого! Да разве можно так падать духом? Да надо знаешь как? Тебе страшно, да? А ты иди. У тебя не получается, да? А ты еще смелее иди. И вот тогда и увидишь, что победа будет на твоей стороне! Ты думаешь, я не боялся… то есть не волновался и у меня все сразу же получалось?
— Правда? — останавливаясь, спросил Мишка.
— И я почувствовал, что он признает в эту минуту мое превосходство над собой.
— Конечно! В общем, теперь, когда будешь выходить на ринг, смотри на меня. Я тебе все напоминать буду.
— Ладно! — сказал Мишка и сразу же повеселел.
Сева потребовал, когда я пришел домой:
— Хватит, сегодня уж показывай, как драться надо! А то что я все зря шагаю да махаю кулаками по воздуху.
— Хорошо. Только вот я не знаю, как же мы без перчаток будем?
— Можно самим сделать. Я знаю из чего. Пошли!
Я хотел было пойти посмотреть, но вошла мать и сказала:
— Сначала поужинай.
Сева сказал:
— Ладно, ты ешь, а я пойду и все сам подготовлю, и умчался.
Я сразу же, на радость матери, все съел и уже пил чай, когда снова, держа одну руку за спиной, прибежал Сева.
— Вот! — И он показал из-за спины кусок наискось откромсанного нового ватного одеяла. — Из этого можно?
Я оценивающе посмотрел.
— Вообще-то можно. Только где ты это взял? От своего отрезал, да?
— Да нет, — успокоил Сева. — Нашел… валялось… Пошли в другую комнату, чтобы твоя мать не увидела.
— Возьми только ножницы, иголку и нитки.
Как мы ни прикидывали, принесенного куска хватало только на три перчатки.
— Постой, я пойду еще немного отре… то есть найду! — дернулся к двери Сева.
— Не нужно, хватит. Будем тремя драться: ты две возьмешь, а я одну.
Сева обрадовался:
— Я тебя двумя знаешь как?
— Попробуй, попробуй, — ответил я и стал старательно вырезать будущие перчатки.
Шить решили одновременно две: одну я, другую Сева; но у Севы сразу же почему-то запуталась нитка, а под конец и порвалась.
— Эх ты, растяпа! А еще в школе проходил! — шипел я и снова насаживал ему (как это делают многие мальчики!) иголку на нитку. — На, и поосторожнее!
Когда все три перчатки были готовы, Сева от радости даже затопал ногами.
— У-ух ты! Здорово! — заорал он во все горло.
— Ребята, ребята! — взмолилась из другой комнаты мать. — Вы мне мешаете.
— Слышишь? — шикнул я. — Пойдем на лестницу. На лестничной площадке никого не было, только с улицы доносилось монотонное хлюпанье дождя да скрипела и стукалась о стену распахнувшаяся от ветра дверь подъезда. А окно было такое черное и страшное, что даже мурашки по спине пробежали.
Незаметно поглядев на чердак — ведь лазил же туда, никаких ног там не видел, а вот все-таки… — я сказал Севе:
— Давай сначала тебе надену, — и стал натягивать ему рукавицы; они были кособокие, неуклюжие, но нам казались самыми настоящими, боксерскими.
Затем я надел третью перчатку себе на левую руку и скомандовал:
— В стойку становись!
Сева сразу же как-то смешно растопырился, воображая, что это и есть настоящая боксерская стойка, и с уважением спросил:
— А ты так и будешь со мной одной левой, да?
— Конечно! — горделиво ответил я, хотя давно уже убедился, что только левой и можно что-нибудь сделать, а с одной правой сразу же пропадешь.
Ведь боксеры обращены друг к другу левым боком, и правая рука находится намного дальше от противника. Поэтому она совсем не приспособлена к быстрым и неожиданным ударам, а только и умеет, когда нужно, добавлять да подбородок защищать. Вадим Вадимыч объяснял, что левая рука — шпага, а правая — кинжал. Ну, а шпагой-то куда удобней и безопасней действовать.