Самая мерзкая часть тела

Никакой субординации, но так сложилось. Тепло осталось. Редчайший случай, нетипичный. Как-то смогли по жизни пронести открытость и сердечность гаражного братства. Пионеры сибирского автовождения. Номер пятый и седьмой в списке владельцев проворных, юрких «Опельков» города Кольчугино. Хозяева глазастых «Москвичей» из шведской послевоенной стали, парторг и механик водоотлива с известной ударными починами, стахановскими достижениями шахты "Ворошиловский стрелок". Два бокса встали рядом, дверь в дверь, крыши сошлись как плечи на хребте общей стены, и сами собой мужские разговоры потекли. Дискуссии под козырьком открытого капота.

Какая музыка. Какие звуки. Кинокартина в цвете! Позвякиванье торцевых ключей, в пазах железки перетоки керосина, чмок-чмок густого солидола, стартера первый трудный оборот и долгожданная вибрация родного механизма. Все! Задышал. Пришла пора сдуть пену на бетон и охлаждавшийся у стеночки напиток согреть в желудке, чтоб к сердцу подкатил уже душевной, дружеской волной.

— Ну, Степа за твои руки!

Шло хорошо. Иной раз даже пару четушек под кильку принимали. Случалось. Было время.

С тех пор и отложилось в голове, сформировалось мнение в партийной, государственной Бориса Тимофеевича, что надо всегда под боком, где-то рядом иметь того, кто не боится рукава закатывать и в грязь по локоть залезать. Тогда все ходит, бегает, работает, живет, а остальные могут просто наливать и пить. В общем, ценил Степана.

Ну, а Степан Андреич этим пользовался. Конечно, пользовался, почему же нет? Не по-хозяйски было бы иначе. Неладно и негоже.

Вот Жабу, например, устроил так, что все Чушки на земноводное равненье держат. Но, впрочем, что с них взять, с Чушков? Деревня! Пригород куриный. А вот Степан, возможно, маху дал.

До пупса на капоте и разноцветных лент, связавших бампера, Игорь Цуркан, как мог, перебирался с курса на курс в технологическом. По ходатайству кафедры физической культуры числился в ректорском списке. Пилил тихонько, полз полегонечку к диплому организатора предприятий общественного питания. Теперь же, со Светкой Кондаковой расписавшись, заветный мог получить без всяких физруков, режима, сборов и самой борьбы. Это понятно. А с корками в кармане еще бы выбирал, нос морщил, думая, где слаще и надежней. Завпроизводством в боевой шашлычной у крытого рынка или же сразу директором пивного зала на Красноармейской. Горя бы не знал.

Мог тесть зятьку устроить славную житуху. Без лишних трудностей. Еще бы. Только циничный и расчетливый Степан Андреевич метил выше. Все обещал, мечтал, хлебнув кваску в дачном предбаннике. Листик березовый на шее. То ли родимое пятно, то ли от компаса стрелка.

— Еще в московской сауне попаришься. В квартирке пожируешь, Игорек, на Юго-Западе.

Был мастером ковра, а вышел в председатели малиновой скатерки. Почетный правый крайний у бутылки с газировкой. Хочешь «Нарзан», а хочешь «Колокольчик». Стал комсомольцем в двадцать лет. Не был, не состоял, и вдруг вручают красную книжку, вся синяя от штампиков «уплачено». Как Штирлицу после торжественного перехода через Альпы. Обняли незнакомые товарищи, за руки взяли, повели и сразу сделали членом институтского бюро. И попер. Попер. Номенклатурными полями в светлое завтра.

— Ты погоди еще годок, и будешь на Богдана Хмельницкого в кожаном кресле заседать.

Андреич обещал. Не сомневался. И Жаба ему верил. А теперь какая кожа? Не соскользнуть бы с пупырчатого дерматина. На мариинской полированной березе усидеть.

Ответственный товарищ больше не хотел знать старого соседа. Ловкого, но верного завхоза. Добились своего. Швец-царевская шайка сработала грамотно. Собак не зря дрессировала и науськивала лютая бабка-СМЕРШ. Старая ЧОНовка и особистка. Сама себе и самолет, и летчик Гастелло. Поссорили Бориса со Степаном.

Как началось с машин, так ими же, красавицами-птицами, закончилось. Сопротивлялся. Долго не верил Борис Тимофеевич. Сдаваться не хотел, но факты — дрянная мошкара. Кусаются. В глаз беспардонно лезут, черти. Не отмахнешься. Все точно. Умело собранные материалы не оставляли никаких надежд. Способствовал. Невольно, и в этом ни секунды не сомневался первый секретарь, но помогал мерзавцам. Был втянут, по сути дела, стал соучастником невиданных по дерзости афер, необходимым винтиком в масштабных махинациях отдела сельской жизни со льготными талонами и чеками "Сибирский урожай".

— Борис, да я и мысли допустить не мог, что это все они затеяли без твоего согласия.

Короче, стыд и срам. Подвел и был разжалован. Произведен в заштатные директора и сослан в зеленогорский районный торг.

Случись теперь и с Жабой непердуха, свали его, сожри юная поросль, что родственнику предложил бы по-отечески? Сельпо в Усть-Ковалихе? Палатку за постом ГАИ в Старочепце? Подрастерял очки Андреич, практически сошел с дистанции, но сохранил и оптимизм, и бодрость духа. По крайней мере, за будущее был спокоен. Столько железок в своей жизни собрал и разобрал, такие видел варианты, что имел право верить в простую справедливость сопромата.