Самая настоящая Золушка

— Ты мне сказала. Когда стало ясно, что у вас уже ничего не склеится. Вскрылась правда о «командировках» Ростова, ты сама пришла ко мне. Плакала целую ночь. Говорила, что понятия не имеешь, как поступить.

— Я узнала о его болезни… недавно? — все еще надеясь на лучшее, уточняю я, хоть предчувствие подсказывает, что, когда Морозов узнал о диагнозе Кирилла, для меня это уже давно не было новостью.

— Ты нашла какие-то документы, — пожимает плечами отец и подливает немного свежего чая в мою почти опустевшую чашку. — Почти сразу после свадьбы. Предъявила их Кириллу, ему нечего было сказать. Тогда же он сказал, что раз уж все и так вскрылось, то пришло время обсудить тему детей. Ты сказала, что он просто поставил тебя перед фактом: детей не будет, потому что, хоть это только медицинские теории, есть небольшой шанс, что ребенку передастся его тугоумие. Все, чем он владеет, получат дети Лизы, когда им исполнится двадцать пять лет. Если бы с Кириллом что-то случилось, ты получила бы некоторое постоянное содержание, но все, чем он владеет: дома, бизнес, квартиры и машины — получит Лиза и ее дети. Ты согласилась. Я не знаю, почему, но уверен, что тебя просто вынудили. Я узнал об этом слишком поздно, около двух месяцев назад. И только из твоих слов. Катюша, — Морозов выдерживает паузу, но я и так знаю, что он скажет. — Кирилл не хотел детей. И ты тоже их не хотела, потому что жила рядом с этим монстром и видела, что может случиться с твоим ребенком. Поверь, прежняя Катя… Она поступила бы так, как нужно ребенку.

— Она… Я бы сделала аборт? — не верю своим ушам.

— Да, потому что это было бы гуманнее, чем обрекать маленькую жизнь стать таким же выродком, как его папаша.

— Только по этой причине? — Меня снова трясет, в затылке, там, где я ударилась головой, распускается тупая нагнетающая боль.

Морозов вздыхает, устало откидывается на спинку кресла и говорит, потирая переносицу:

— Да. Только поэтому.

Не знаю почему, но в эту секунду, когда он снова пытается наполнить мою чашку, я чувствую, что он все равно что-то недоговаривает. Нет никаких мыслей, что это может быть, и память, наконец, выдохлась, перестав отвечать картинками на внешние раздражители. Я словно стою перед пазлом, где не хватает одного кусочка. Картинка уже понятна, недостающей элемент не делает погоды, но его отсутствие не дает сложиться общей гармонии. Но мне не хочется обижать его подозрениями, которые, вполне возможно, всего лишь плод моего больного воображения.

Единственное, в чем я абсолютно точно уверена — я не сделаю аборт. Никогда. Ни за что. Даже если Кирилл потребует этого силой.

В памяти всплывает эхо нашего недавнего разговора, где он уверял, что мы хотели этого ребенка. Но это абсолютно не похоже на ту правду, которую говорит Морозов. Кто-то из них врет или недосказывает.

Как будто прочитав мои мысли, отец порывисто встает из-за стола, идет ко мне и вынуждает подняться, чтобы крепко обнять, по-отечески погладить по голове. Все это очень знакомо и понятно.

— Мне так жаль, что я не был рядом, когда… — Он сглатывает и крепче прижимает мою голову к плечу. — Здесь ты в безопасности, обещаю. И ты сама решаешь, как лучше поступить. Только прошу тебя, — он отстраняется, заглядывает мне в лицо, — какое бы решение ты ни приняла, думай о том, чтобы хорошо было тебе. В первую очередь. А я приму любое твое решение.

И снова я ему верю.

Кроме одного тревожного звоночка, во всем остальном я почти уверена, что в моем прошлом этот человек был единственным, кто никогда не делал мне больно.

Чуть позже он отводит меня в приготовленную комнату, немного мнется в пороге, а потом уходит, тихо прикрывая за собой дверь.

Я сразу замечаю желтый с ручкой чемодан на колесиках, потому что он стоит возле кровати и приковывает взгляд, словно бомба замедленного действия. Сначала даже не решаюсь подойти, так и стою возле двери, переминаясь с ноги на ногу, до сих пор не в состоянии переварить недавний разговор. Может быть не стоит вскрывать этот ящик Пандоры? Психиатр предупреждала, что сильные нервные потрясения могут плохо сказаться на попытках вспомнить прошлое.

Но, когда я почти решаюсь не заглядывать в прошлое хотя бы сегодня, внезапно приходит осознание того, что чем больше я бегаю от правды, которая оказалась настолько разрушительна, что память решила спрятать ее в дальний ящик, тем сильнее запутываюсь в лабиринте неизвестности. Уже сейчас в моей душе столько сомнений, что я понятия не имею, как жить с ними дальше, а что будет потом, когда вернутся настоящие воспоминания? Смогу ли я жить с тем и другим одновременно?

Я изнутри запираю дверь на щелку, кладу чемодан на кровать, сама удобно усаживаюсь рядом… и понимаю, что на прошлом снова висит замок, на этот раз в виде цифрового кода. На четырех железных роликах случайный набор цифр. Пытаюсь вспомнить, отыскать хоть какие-то намеки на то, что вспомню правильную комбинацию, но это все равно, что играть в прятки с завязанными глазами и без колокольчика. Я даже не знаю, за что ухватиться, шарю наугад в полной пустоте.