Самая настоящая Золушка

Год назад, до того, как погибли родители, я был уверен, что никогда не женюсь и не повешу на шею то, что другие люди называют «семья». Что в моей жизни никогда не будет ничего более значимого, чем работа и увлечение. Что мои корабли в бутылках, которые я собираю, пока в голове не восстановится порядок, будут значит для меня больше, чем живые люди, потому что живые люди никогда не будут настолько же необходимы.

Потому что я легко могу обойтись без общения, но не без своего дурацкого хобби.

Но сегодня, в ЗАГСе, где мы с Катей стоим друг возле друга, я вдруг понимаю, что ровно через минуту, когда нам закончат зачитывать ересь о семейной жизни, правах и обязанностях, я больше не буду принадлежать сам себе. В моей жизни появится маленькая надоедливая зверушка, за которую я должен буду нести ответственность. И что теперь рядом со мной всегда будет человек, перед которым я буду должен стоять на выправке, играть в игру «притворись нормальным» даже во сне.

И на все это я пошел совершенно добровольно.

Из-за каких-то денег.

Хотя, правильнее будет сказать — очень больших денег, которые нужно спрятать как можно скорее. Сейчас я вообще не уверен, что нужно было слушать Морозова и ввязываться в это говно, но отступать уже поздно, даже если я то и дело ловлю себя на том, что оглядываюсь на дверь.

Замарашка стоит совсем рядом — я чувствую тепло ее тела, как солнечный ожог на коже. Хочу отгородиться, закрыться непроницаемой стеной и сделать так, чтобы мы даже близко не обменивались дыханием.

— Кирилл, — слышу в спину шепот сестры и с опозданием обращаю внимание на тишину вокруг.

Все смотрят на меня.

Это все равно, что стоять у стенки и ждать расстрела, глядя во взведенные дула ружей. Малодушно хочется прикрыться руками.

— Да, согласен, — говорю почти шепотом, потому что голос предательски трескается.

Я только что подписал приговор своей спокойной жизни.

Мы обмениваемся кольцами. Я помню, что их выбрала Лиза, потому что мне было все равно. Но Катя возится с моим кольцом, потому что никак не может надеть его на мой безымянный палец. Я сжимаю челюсти и вспоминаю о том, что эта церемония — лишь аперитив, потому что впереди нас ждет основное блюдо.

Первая брачная ночь.

— Кирилл, если ты уже затеял этот абсурд, то хотя бы сделай вид, что рад, — снова говорит Лиза, когда нас с Замарашкой официально объявляют мужем и женой, и Катя на время исчезает в кругу своих немногочисленных подруг.

— Это ради нас, — рассеянно отвечаю я.

— Надеюсь, ты не забудешь об этом «нас», когда в твоей жизни появится своя собственная семья, — бросает сестра, отстраняясь, потому что к нам уже идут фотографы.

Этот вечер просто нужно пережить.

Но для меня он словно долгая пытка на дыбе: меня вспарывают, кромсают, линчуют и четвертуют. Живьем сдирают кожу, и все это я позволяю делать с собой добровольно. И единственное, что могу сделать сам, чтобы обезопасить свои сожженные микросхемы от окончательной поломки — отключить голову. Найти тревожную кнопку и врубить заморозку на всю катушку, просто делая все то, что я разучивал прошедшую неделю, как проклятый. Переставлять руки и ноги, улыбаться, смотреть на Катин нос глазами влюбленного дурака из мелодрам, которые Лиза буквально силой заставила меня посмотреть. Она говорит, что никакие деньги не стоят безопасности моей жизни, но сделала все, чтобы придать фарсу оттенок правдоподобности.

Мы отказались от шумного торжества, потому что, когда я последний раз был среди шумного сборища людей, это чуть не закончилось провалом многолетней конспирации. Катя так радовалась свадьбе, что даже не возражала против свадьбы в узком семейному кругу.

Поэтому, когда официальная часть заканчивается, мы едем в наш дом, где уже оформлена терраса, накрыты столы и живой оркестр играет Моцарта и инструментальные каверы на старые рок-баллады. Все придумала Лиза. Мне даже стыдно, что мне все равно на эту мишуру, потому что сестра, кажется, до последнего ждала одобрения.

Когда выдается минута, я сбегаю из-за стола в свой кабинет, надеясь хоть сколько-нибудь восстановить душевное равновесие, но уже через минуту следом появляется Морозов. Судя по тому, как он выразительно закрывает за собой дверь, я понимаю, что разговор снова пойдет о безопасности денег и активов, которыми вот-вот официально будет владеть моя новоиспеченная жена.

— Я бы хотел побыть один, — говорю, не поворачивая головы, хоть заранее знаю, что с Морозовым это никогда не работает. Он упрямый старый баран, и именно за это отец ценил его поддержку, и позже научился ценить я.

— А я бы хотел поговорить, — безапелляционно заявляет он. — Когда ты собираешься все официально оформить? Я устал отбиваться от вопросов. Под нас копают журналисты.

— Нас? — уточняю я.

— Да, блядь, нас! — Он шагает к бару, находит стакан и наполняет его гораздо больше «порции приличия». Вливает в себя жадными глотками и припечатывает зеркальную столешницу до противного хруста.

Мне почему-то хочется, чтобы она на хрен треснула — и осколки превратились в непереплываемый океан между нами. Может хоть тогда меня оставят в покое.