Самая настоящая Золушка

— Я не могу, понимаешь? — Она чуть не плачет и пытается сбросить мои ладони, которыми я пытаюсь потянуть на себя ее руки. Забыла, что для этого мне приходится с головой нырнуть в боль и делать вид, что я не чувствую острые порезы на коже каждый раз, как она проводит по ней пальцами. — Я не заслуживаю тебя!

— Мне плевать, Катя. Я хочу, чтобы ты была в нашем доме, под моей защитой.

Она перестает трястись и смотрит на меня огромными глазами, в которых так много надежды, что ее, как сладость, можно густо намазывать на корку хлеба. Моргает, подается вперед, чуть наклоняя голову, как животное, которое прислушивается к приятному звуку.

— Я хреновый муж, Катя. Но я не дам вас в обиду.

— Этот ребенок — он может быть не твоим!

Она обхватывает голову руками, снова сжимается, как будто хочет спрятаться в себе самой, навсегда закрыться в надежном бомбоубежище.

— Я врала тебя, Кирилл, — трясясь и стуча зубами, говорит она. — Всегда и во всем. Я не знаю, почему вспомнила об этом только сейчас, но… Наверное, — я слышу горький смешок, — я намного более ненормальная, чем ты.

— Значит, у нас будет идеальная семья, — подбадриваю я.

Это очень больно: делать то, что противоречит моей природе, что не расписано на карточках с подсказками и что — я чувствую — впервые идет не из головы, а откуда-то изнутри меня. Тонкая острая струна с шипами, которая сочится вместе с кровью у меня из сердца. Мои эмоции, голые и непонятные, как улыбка, которую я впервые применяю без репетиции и подготовки.

Я чувствую боль и чувствую, что живу.

И все это вместе, наверное, очень похоже на то, что нормальные люди называют «счастьем».

— Один псих — это просто псих, — вспоминаю бог знает откуда взявшиеся в моей голове слова. — А два психа — это два счастливых человека.

— Все совсем не так, — мотает головой Катя, но все-таки разрешается вынуть ее из убежища и, когда беру ее на руки, доверчиво, всем телом, прижимается ко мне. — Но мы точно два психа.

Мы на минуту пересекаемся взглядами.

И это так близко и интимно, как будто мы занялись ментальным сексом. Глубже и откровеннее, чем если бы лежали голые в постели.

Я нуждаюсь в ней больше, чем в карточках, которые научили меня «правильной» жизни, потому что она научила чувствовать вкус неправильности.

— Поцелуй меня, Золушка, — дрожащим голосом прошу я. — Даже если я весь истеку кровью.

У Кати очень удивленное и растерянное лицо. Она очень похожа на потерявшегося в большом магазине ребенка: вокруг много красивых игрушек, что-то звенит и играет прямо у нее перед носом, но ей страшно сделать хоть шаг, потому что тогда ее могут не найти родители, которые, наверное, уже хватились пропажу и носятся по этажам.

Я знаю, о чем она думает.

Мы настолько близки друг к другу сейчас, что кажется — делим не только тепло тел друг друга, но и одни и те же мысли.

Она думает, что после признания заслуживает только отвращения.

Как будто мне не все равно, кем она была до того, как стала моей Золушкой.

Я даже рад, что все так обернулось. С моей стороны эгоистично так думать, но ее прошлое уравновешивает мое настоящее, в котором я, ее Принц, использовал наивную девчонку, чтобы спрятать «черные деньги». И если бы кто-то узнал о деньгах на ее счетах, я был бы совершенно не при чем. Кажется, тогда, год назад, меня абсолютно не тронула бы эта история, если бы в наш дом прямо на свадьбе заявились люди из органов и забрали мою жену за укрывательство средств в особо крупных размерах. Я никого не любил: ни родителей, ни сестру, ни племянников. И конечно не мог любить сопливую замарашку.

— Ты разведешься со мной теперь? — спрашивает Катя вместо того, чтобы выполнить мою просьбу.

— Это глупый вопрос, — говорю по инерции, потому что даже у моих попыток быть «нормальным» есть предел, и прямо сейчас я веду себя как псих, который озвучивает ровно то, что думает. Она сказала глупость — она должна об этом знать. — Нам нужно все решить и жить, как должны жить люди в браке.

— А как должны? — очень наивно спрашивает она, чуть ближе пододвигая свои губы к моим.

Ее дыхание касается моей кожи, словно раскаленный пар. Жмурюсь, проглатываю желание отодвинуться, вернуться обратно в ту скорлупу, где мне можно быть человеком, который хочет и должен отгораживаться от мира прозрачной стеной. Она волнует меня, доставляет дискомфорт и без нее мне бы определенно было проще и лучше.

Но я не хочу проще. Я хочу с ней.

— Спать в одной кровати, быть рядом утром и вечером, читать друг другу книги. — Я перечисляю без какой-то конкретной цели, просто проговариваю то, что Катя делала весь прошлый год. Как она не выманивала меня из норы, но попыталась обосноваться рядом, делая лишь то, что я ей позволял. И иногда, мелкими шагами, чуть больше. — Вместе искать выход из лабиринта.

Катя прикусывает губы, крепко жмурится, но, когда снова открывает глаза — там слезы, и мне кажется, что сейчас ей намного больнее, чем мне.

Она тянется навстречу, так отчаянно и доверчиво, что застает меня врасплох.