Самая неслучайная встреча

В его паху снова возникло мощное возбуждение, особенно в тот момент, когда он увидел, как она разомкнула свои губы. Он ожидал ее слов, но она только шумно дышала.

Импульсивное желание впиться в ее губы накрыло его. Но сначала он попробовал на вкус кожу ее шеи, с удовольствием услышав тоненький вскрик удивления, который она издала, почувствовав его горячий язык на своей коже, пахнущей кокосом и лавандой. Она таяла под его губами.

Когда он добрался до ее губ, она беспомощно вскрикнула и прижалась к нему всем телом, прижимая свои мягкие груди к его груди. Ее губы были самыми мягкими и отзывчивыми из всех, целованных им раньше. Он буквально изнывал от желания. Она сводила его с ума, она снилась ему каждую ночь, и вот, наконец, она принадлежала ему.

Ставрос отпустил ее руки и скользнул своей рукой вниз, чтобы обхватить ее ягодицы и прижать ее мягкий живот ближе к пульсирующему очагу желания между своих ног. Другую руку он запустил ей в волосы, заставил ее откинуть голову и снова впился губами в ее шею, наслаждаясь осознанием того, что ее колени слабели, и она была вынуждена обхватить его шею руками и беспомощно повиснуть на нем, прижав свой холмик к его возбужденному члену.

Он хотел спрятаться с ней в тени и взять ее там, у стены клиники, но услышал звук машины, паркующейся на гравии за их спинами. Он заставил себя поднять голову и дождаться, пока она поднимет тяжелые веки и посмотрит на него своими золотисто-карими, медовыми глазами.

— Может, ты отпустишь еще один комментарий о моем финансовом положении, чтобы поставить меня на место? — Его голос был невозмутим, но он не позволял никому, оскорбившему его, уйти безнаказанно. Не важно, какая роль полагалась ему в сценарии Себастьена. Он по-прежнему был мужчиной, а не слабаком.

Она побледнела и оттолкнула его, опуская глаза от стыда.

— Это было наказание? Не тебе меня учить!

Горечь в ее голосе, как хищная птица, схватила его за внутренности. Она натянула шлем на свои черные блестящие волосы, избегая его взгляда, но он видел, как дрожали ее густые ресницы.

Он привык к утонченным женщинам, которые без лишнего смущения предлагали себя ему. А когда стало известно, что его дед пожелал женить его, вокруг Ставроса стали косяками кружить прекрасные пираньи, обещая ему любое плотское удовольствие за кольцо на пальце.

А эта женщина стояла перед ним с выражением смятения на лице и губами, распухшими от поцелуев, в невзрачной одежде на теле, которое было здоровым и подтянутым от физических нагрузок, а не от изнурительных диет и вмешательства пластических хирургов. Когда она ответила на его поцелуй, это не было уловкой женщины, пытающейся завлечь мужчину своим телом. Она была горячей и изнывающей от желания, полностью потерявшей контроль над собой, почти как и он сам.

Он положил руки на ее плоский живот, заставляя ее замолчать и посмотреть на него.

— Я поцеловал тебя, потому что хотел этого.

— Ты поцеловал меня, потому что думал, что имеешь право на это. — Она схватилась за застежку шлема на подбородке. — Я поняла в первый же день, когда увидела тебя, что ты за человек.

Она схватила его пальцы и с презрением сбросила его руку со своего живота.

— Я забылась, но больше не допущу такой ошибки.

— Это потому, что я американец? То есть недостаточно грек для тебя?

Презрительная ухмылка на ее лице, как нож, вошла в его тело.

— Потому что ты как мартовский кот. Для приятного времяпрепровождения, но ненадолго.

Калли увидела машину. Не машину ее матери, приближавшуюся к ним. Из-за этого она решила поехать по другому маршруту, чтобы еще раз не проезжать мимо убежища ее отца.

Кроме того, южный берег острова казался ей наиболее тихим. Рыбаки отчаливали отсюда на своих маленьких лодках, а виноградари добывали себе средства на жизнь из сухой скалистой почвы. Это было очень уединенное и совершенно типичное для Греции место. Это был ее дом.

Она любила этот остров. Она осталась здесь после того, как ее отец выгнал ее из дома, по многим причинам, прежде всего из-за денег. У нее не было средств, чтобы покинуть остров, не говоря уже о том, чтобы уехать в Нью-Йорк. Да она и не хотела быть изгнанной отсюда и разорвать все нити, соединяющие ее с домом.

Она не хотела уезжать, пока она не смогла бы отправиться в Америку, но, несмотря на все ее старания, отъезд постоянно откладывался. Такис даже пытался ей помочь, но безуспешно. Тем временем он смог предложить ей работу, на которую она с ее знаниями и не могла рассчитывать. Чем дольше она оставалась, тем сильнее она привязывалась к Такису и Офелии.

Остаться на острове было проявлением неповиновения, но и отсутствием других возможностей. Ее отец считал, что она опозорила его? Пусть так. Она осталась и жила, как всем казалось, в ужасном грехе, с мужчиной старше себя, и продолжала позорить имя своего отца. Он заслужил это. Она никогда не забудет, что он сделал с ней и ее сыном. Она хотела, чтобы ее отец знал об этом.

Но скоро ей придется попрощаться и отправиться в Нью-Йорк. Калли решила уехать, как только Офелия отправится в интернат.