– Как красиво, – тихо проговорила Долли. – Настолько красиво, что мне не по себе.
– Отчего же, дорогая? – спросил Облонский, деловито наполняя рюмки и бокалы.
Долли перевела на него взгляд, полный тихой тоски. Она хотела что-то ответить, открыла было рот, но в последний миг передумала и промолчала.
– Да-а, у нас в деревне тоже бывает красиво, – едва ли не впервые за весь вечер подал голос Левин и неожиданно запел мягким красивым баритоном:
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дорожке троечка мчится…
Кити прыснула. Левин смущенно хехекнул и замолчал.
На террасу мягко опустилась тишина, настолько плотная, что, казалось, до нее можно было дотронуться. Анна курила, задумчиво глядя на море. Долли сидела с закрытыми глазами, подставив холодному свету луны бледное лицо. Левин замер на своем стуле, слишком маленьком для него, и не сводил блестящих глаз с Кити, которая в свою очередь с обожанием смотрела на Анну, ловя каждый ее жест. Облонский, тихонько вздыхая, поигрывал рюмкой и отчаянно пытался хранить молчание.
Время шло. Луна скользила по испещренному яркими точками небу, а тишина, окутавшая террасу, оставалась все такой же непроницаемой. Все понемногу впали в какое-то странное оцепенение, которое затягивало, как трясина, и с которым не хотелось бороться; наоборот, хотелось отдаться ему полностью, застыть и отрешиться от всего и, прежде всего, от самого себя, чтобы постепенно раствориться в этой тишине и темноте и остановить бег времени.
– А может, мы уже умерли, и это Чистилище? – произнесла Анна.
Слова ее разорвали безмолвие. Тут же с моря налетел резкий порыв ветра, пахнуло гниющими водорослями. Оцепенение разом спало. Все зашевелились, будто пробуждаясь от долгого сна.
– Ой! – воскликнула Кити, вглядываясь в ночь. – Смотрите, кажется, кто-то идет!
Взоры обратились в ту сторону, куда указывала ее ручка с крепко зажатым куском лимона.
– Я ничего не вижу, – сказала Анна.
– Да вон же, вон!
В этот миг на луну набежало облако, и мир погрузился в непроглядную тьму. Единственным светлым пятном осталась терраса большого дома и крошечный кусочек берега перед ней.
– Черт!
– Слышите? Шаги. Ой, мамочка, он идет сюда.
Кто-то действительно приближался к дому. Неизвестный шел напрямик, твердым размеренным шагом, не скрываясь, словно был уверен, что там, куда он направляется, его ждут. Мелкие камешки летели в разные стороны из-под тяжелых ботинок.
– Эй! – окликнул незнакомца Облонский. – Кто там?
Человек ничего не ответил. Он сделал еще несколько шагов и остановился на границе освещенного круга. Послышался шорох, потом на секунду вспыхнула спичка, осветив низко склоненную голову прикуривающего мужчины. Спичка погасла, остался лишь огонек сигареты, который висел в темноте как диковинный светлячок.
– Кто вы? – спросила Анна.
Голос ее звенел от напряжения. Она судорожно вцепилась в перила террасы и, почти не дыша, смотрела в темноту, на этот тлеющий огонек. Ей казалось, что незнакомец тоже смотрит именно на нее, она всей кожей ощущала внимательный изучающий взгляд. Это пугало, но одновременно и возбуждало ее.
Вместо ответа из темноты вылетела обгоревшая спичка и, описав дугу, упала между камней.
Анна боязливо поежилась.
Наконец огонек сигареты дрогнул, мужчина шагнул в пятно света и остановился, спокойно глядя на сидевших за столиком людей. На нем были поношенная, залатанная в некоторых местах шинель и сапоги, покрытые толстым слоем дорожной пыли.
За плечом висел солдатский вещмешок. Вид у мужчины был усталый, будто он прошагал многие сотни километров.
– Здравствуйте, – сказал он с простудной хрипотцой в голосе.
Услышав этот голос, Кити вскочила, едва не опрокинув стул, и бросилась к перилам. Перегнувшись через них, она уставилась широко открытыми глазами на мужчину в форме.
– Мамочки! – вдруг взвизгнула она. – Вронский! Леша! Неужели это ты?
– Да. Я, – спокойно ответил Вронский. – Здравствуй, Кити. Давно мы не виделись, верно?
Кити снова взвизгнула, слетела по ступенькам вниз и бросилась на шею гостю. Он обнял девушку одной рукой, глядя поверх ее плеча куда-то вдаль. Во второй руке по-прежнему дымилась сигарета.
– Вронский, – беззвучно прошептала Анна. – Вронский…
Татьяна Бутовская Вернусь, когда ручьи побегут (фрагменты романа)
Александра ехала по заснеженной Москве на свидание с любовником. Встреча должна была стать последней. Решение о разрыве Александра приняла самостоятельно – в муках и жестокой внутренней борьбе, – и теперь предстояло сообщить о нем ни о чем не подозревающему мужчине. Она ехала в троллейбусе, дышала на замороженное, в сказочных папоротниках оконное стекло и молила Бога, чтоб дал ей силы и твердости довести задуманное до конца: «Разорви эти путы и возвращайся свободной!» Проталинка от ее дыхания быстро затягивалась льдом, и Саша снова дышала и царапала ногтем изморозь – было очень важно, чтобы этот глазок в мир не исчез.