Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)

Когда я выхожу из ванной, Микке стоит на маленьком балкончике, курит и разговаривает по телефону. Я присоединяюсь к нему и смотрю на воду. Темнеет, в воздухе повисает светлая дымка. На улице даже как-то слишком тепло для марта месяца. Микке машет мне рукой, давая понять, что у него важный разговор, и я возвращаюсь в номер и начинаю распаковывать свои сумки. Три штуки — по одной на каждый день, по-моему, неплохо.

Я развешиваю свою одежду, раскладываю свитера по ящикам и вытаскиваю спортивный костюм. Бустрем! Нет, не буду сейчас об этом думать. Займусь этим, когда вернусь домой. Хочу просто быть с Микке, здесь и сейчас. Я достаю линзы, косметичку и начинаю краситься. Потом брожу по комнате, не зная, чем бы еще заняться. Открываю дверь на балкон, чтобы спросить Микке, не распаковать ли и его вещи, он стоит спиной к двери, поэтому не сразу меня замечает, и я слышу, как он говорит в трубку:

— Нет, ты вообще слышишь, что я говорю, я же сижу в этой чертовой Италии! И ничего сейчас поделать не могу. Короче, реши это как-нибудь, это твоя работа. Да уж, разберись. Да, позвони, когда все решится. Мой мобильный включен.

Я хлопаю его по спине, он оборачивается и делает мне знак указательным пальцем, означающий «еще одну минутку». Я закрываю дверь, ложусь на кровать перед телевизором, переключая с канала на канал. Куда ни ткни, везде одни крашеные блондинки, которые сидят и о чем-то вещают на редкость крикливыми голосами. Потом появляются дети с живыми утятами, которые исполняют какой-то танец, после чего ведущие продолжают верещать. По двум другим каналам показывают спорт. Велогонка и футбол. Потом я натыкаюсь на какую-то кулинарную передачу, где готовят спагетти вондоле. Когда Микке возвращается с балкона, я говорю:

— Представляешь, лежу я и думаю про спагетти вондоле, и тут их как раз по телевизору показывают!

— Да-а… — отвечает Микке и идет в ванную.

— А еще ты играешь в «Трехгрошовой опере», а я — в «Двенадцатой ночи»!

Микке высовывает голову из ванной:

— А еще я прочитал в путеводителе, что здесь неподалеку есть остров под названием Мурано (он произносит это с нарочитым итальянским акцентом: «Мур-р-р-а-а-а-но-о-о»). Но главное — Белла, держись! — знаешь, как называется соседний остров? Бурано! Мурано — Бурано. Кругом одни мистические совпадения! Прямо «Код да Винчи» какой-то, — усмехается он и закрывает за собой дверь в ванную.

Я слышу, как он поет в душе:

— Хотел поехать на Бура-а-а-но-о-о, а очутился на Мура-а-а-но-о-о. Сижу теперь я на Мура-а-а-но-о-о, и не видать вовек Бура-а-а-но-о-о…

Утята уже устроились на коленях у какого-то мужика, который молча и напряженно слушает ведущую, пока она продолжает что-то нести. Наверное, какой-нибудь министр, а может, выиграл что. Столько-то килограммов утят, по килограмму на единицу собственного веса.

— Купил я домик на Мура-а-а-но-о-о, с балкона вижу я Бура-а-а-но-о-о, мне одиноко на Мура-а-а-но-о-о, друзья остались на Бура-а-а-но-о-о…

Я стучу в дверь ванной.

— Эй ты, Бьянка Кастафиоре, не пора ли нам пойти перекусить? Умираю от голода!

Микке выходит из ванной, свежевыбритый и красивый, открывает свой чемодан и надевает голубую рубашку и джинсы. Смотрит на себя в зеркало.

— Ну как, пойдет? — Он поворачивается ко мне. — Ничего себе! Выглядишь потрясающе!

— Ты же лет сто трепался по телефону, что мне еще оставалось делать? Пришлось краситься, пока не закончилась косметика.

— Прости, это был Бенгт, мой агент, там кое-какие проблемы в Стокгольме с одним полнометражным фильмом — огромный проект братьев Коэн, они ищут шведского актера на главную роль, ну да ничего, как-нибудь разберемся. Мне уже пообещали на словах. Просто я знаю, что и Нюквист, и Персбрандт глотку бы перегрызли за эту роль, ну вот и…

— Ой, опять «Код да Винчи»: Микке Персбрандт, Микке Нюквист и — подумайте, какое совпадение — ты, которого тоже зовут…

— Черт, Белла, неужели ты не понимаешь, что это серьезно?! Для меня это страшно важно, ты и представить себе не можешь, сколько актеров мечтают занять мое место при первой же возможности! Я вкалывал как зверь, чтобы добиться своего теперешнего положения, и я не намерен ставить все под удар из-за какой-то… — Он умолкает и снова смотрит на себя в зеркало. Застегивает еще одну пуговицу на рубашке. — Ладно, пора бы нам и поесть, как думаешь, что лучше — сначала паста вонголе, а потом прошутто или наоборот? Или, может, одновременно?

Он предлагает мне руку, как истинный джентльмен, я беру его под руку, и мы выходим из отеля, словно влюбленная парочка из какого-нибудь романтического итальянского фильма.

52

— No, thank you, не нужно ни экскурсии на английском, ни пения на итальянском, мы хотели бы насладиться ночной Венецией в тишине, — говорит Микке гондольеру, обнимая меня.