Самая шикарная свадьба

– А ты сама не догадываешься?! Совсем никакой гордости нет! И ты с вот этим… Тьфу! – Пулька от злости не нашлась, как бы пообиднее обозвать Овечкина. – Ты с ним собираешься продолжать общение?!

– Представь себе! – пылая от ярости, завопила Икки.

– Девоньки, девоньки, перестаньте. Главное в жизни – всепрощение, – повторил Аркадий Серапионович бархатным, густым баритом так, что мне показалось – эта фраза была девизом его жизни.

– На мое всепрощение, Аркадий, можешь не рассчитывать! – вспылила Пулька. – У меня в отличие от некоторых есть чувство собственного достоинства! Вы, двое, как хотите, так и живите! – И она кивком указала на влюбленную пару. – А Овечкин – не член!.. – Она задумалась на несколько секунд и добавила: – Нашего клуба! И никогда им не будет!

– Вот и ладно, Пульхэринька, вот и ладно, – сердечно проговорил любитель русской словесности. – Давайте решим другой вопрос.

– Какой еще другой? – враждебно спросила Пульхэринька.

– Как же, как же?! А Анжелонька?! Ты ведь сама меня просила…

– Ах, да!

– Я договорился с одним очень хорошим врачом-наркологом, моим другом, он многим мне обязан, но не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что он примет Анжелоньку завтра ровно в полдень. Только, девоньки, прошу не опаздывать, Никита Платоныч – человек занятой.

– А что, что там с ней будут делать? – не удержалась я.

– Ничего особенного, Маненька. Заблокируют на три месяца – и дело с концом.

– На шесть месяцев, – упрямо сказала Пулька.

– Не стоит, уверяю тебя. Девонька не так давно пристрастилась к алкоголю – трех месяцев будет вполне достаточно, чтобы она забыла о существовании спиртных напитков, – мягко произнес он и, манерно отведя мизинец с длиннющим ногтем, поскреб им висок.

После этого мы разошлись, решив рано утром отправиться к госпоже Нине, чтобы застать ее дома, пока она со своей непутевой дочерью не улепетнет к магам и экстрасенсам.

Решено – сделано. Только вот вырвать Анжелку из заботливых и цепких рук ее матери оказалось не так-то просто.

– Хотите, обижайтесь, хотите, нет, а я ее не пущу, – проговорила Нина Геннадьевна в нос, по обыкновению растягивая слова – то ли от природы, то ли по причине хронического гайморита. – Я уже раз доверилась вам, отдала Анжелу на открытие аптеки. Помните, в каком виде вы мне ее доставили? – Она говорила о дочери так, будто это была открывалка для пивных бутылок, которую у Нины Геннадьевны позаимствовали соседи на время семейного торжества, а вернули лишь через год сломанной и ржавой.

Мы стояли в коридоре и буквально задыхались от характерного запаха индийских палочек (как в те славные далекие времена, когда родители Огурцовой страстно увлекались йогой и индийским кино), а Анжелка отчаянно колотила в дверь:

– Пусти, я уже совершеннолетняя! Я мать двоих детей! Ты не имеешь права!

В конце концов госпожа Нина согласилась отдать нам «открывалку для пивных бутылок» под расписку, в коей изложила все свои требования (что вернуть мы ее должны в целости и сохранности к 15.00 сего дня), мы все поставили свои подписи, и наконец перед нами предстала Анжела Поликуткина (в девичестве Огурцова). Но как она могла измениться за столь короткое время! Уму непостижимо! И это при том, что мать никому не «отдавала» ее без расписки! Анжелкино лицо было уже не отечным, а каким-то остекленевшим, под правым глазом красовался желто-зеленый фингал, губы сухие, потрескавшиеся… И, по-моему, она еще больше потолстела.

– Чего вы меня только до трех взяли? – возмущенно просипела она, когда мы вышли на улицу, одурманенные запахом и дымом индийских палочек, и сели в Пулькину «каракатицу». – Куда мы едем?

– Это сюрприз, – загадочно сказала Пульхерия.

– Анжел, что это с тобой? – тупо спросила я, глядя на ее лицо. Я пребывала в шоке. Неужели это наша правильная, осуждающая всех и вся Анжелка, которая зналась с теми людьми, с кем ее связывали «православные» отношения (с нами она общалась в порядке исключения, по старой дружбе)?

– А что со мной? Все со мной хорошо! А, ты про это? – И она указала на синяк. – Это я неудачно упала. Ой, девочки, мамаша меня совсем затерроризировала! Каждое утро возит к своим шарлатанам, мать их! Позавчера вообще кошмар был! Поехали к какому-то магу Евлампию. Так дурак! Попросил привезти одно яйцо…

– Зачем ему одно? – не поняла Икки, а Пулька неприлично громко загоготала.

– Ой! Ну, ничего вы не понимаете – обыкновенное куриное яйцо. Только побольше.

– Ну, ясное дело, – все еще прыская, сказала Пулька.

– Я сейчас вообще ничего рассказывать не буду! – обиделась Огурцова.

– Нет, нет, мы тебя очень внимательно слушаем, – поддержала я ее.

– Так вот, захожу я, значит, к нему.

– Одна?

– Одна. Там свечи горят, полумрак, как у всех этих чокнутых. Шары там магические, кристаллы… Он меня спрашивает таким загробным голосом – откуда-то из темноты: «Яйцо принесла?», я говорю: «Принесла», а он мне: «Раздевайся совсем, ложись на стол и закрой глаза»…

– Ты что, разделась? – спросила Пулька и чуть было не врезалась в светофор.

– Конечно! Ему ведь мать денег заплатила!

– Чтоб он на тебя на голую посмотрел?