Самая шикарная свадьба

– Ладно, что тут у вас нового? Как кошарики?

– Что нового, что нового! Рыжик сегодня ночевать домой не пришел! Дашка кучи мне каждое утро на стол валит! – в сердцах закричал он.

– Как не пришел? – в ужасе взревела мама.

– Я его утром поймал и дома закрыл. Совсем распустилися!

– И все-таки его недокастрировали!

– Да мышей он всю ночь ловил, через дорогу бегал.

– Они добегаются!

– Да… – произнес он, будто именно сейчас вспомнил что-то очень важное. – Вчера там тебя эта спрашивала…

– Кто?

– Ну, эта.

– Кто эта-то? – бесилась мама.

Мне уже хотелось обратно, в загазованную Москву, но я стоически утешала себя «закатывающимся глазным яблоком исполинской рыбы».

– Ну, эта… как ее… У нее еще мужик такой… Ну, которая на Кривой улице живет.

– Ну как ее зовут-то? – мамины глаза сверкали от нетерпения, раздражения и бешенства.

– Да знаешь ты ее…

– Что она хотела? – спросила мама, выбившись из сил, так и не поняв, что за «эта» с Кривой улицы, которую она знает, приходила вчера вечером.

– Сказала, завтра придет, – заключил Николай Иванович и замолчал, мама при этом тяжело вздохнула.

С полчаса ехали в полном молчании, я снова задремала, вдруг отчим как гаркнет:

– Мрак! Идет по проезжей части и думает, что он пупок земли русской!

– Он в положенном месте дорогу перешел! И потом, не пупок земли, а пуп земли!

– Дураков не сеют и не жнут – они сами вырастают, – вдруг выдал отчим и многозначительно замолчал.

Наконец я узрела вдалеке блестящую крышу, а мама облегченно сказала:

– Приехали.

Спустя час я попросила у родительницы ключ от беседки (надо сказать, что Николай Иванович повсюду, где только можно, навесил амбарные замки).

– У тебя, как у Коли – никакого соображения нет! Мне сейчас до беседки? Только приехали!

– Какая еще беседка! Там весь пол перекосило! Беседку им еще! – рявкнул Николай Иванович, проходя мимо меня по дорожке в семейных трусах в васильках, в тапочках и ковбойской шляпе, доставшейся ему в наследство от отца.

«Та-ак – с беседкой, самоваром, мятным чаем и пряниками все понятно», – подумала я и решила разобраться, как обстоит дело с той самой клубникой, что созревает в этих краях в конце августа.

Эврика! Среди мощных высоких кустов садовой земляники то там, то сям что-то краснело. Я кинулась на эти дождавшиеся меня ягоды!.. Раз, два, три, четыре, пять… Видимо-невидимо уже покрасневших, в полной боевой готовности залечь под снег… листьев.

– А-а-й! – успела крикнуть я и растянулась на клубничной грядке.

– Ну, в чем дело?! – раздраженно спросила мама.

– Я о какого-то зверя споткнулась, – взвыла я.

– Уродина! – крикнула она мне, а Николай Иванович буквально изничтожил меня взглядом.

– Яшка! Яшенька! – Мама поймала черного жирного кота. – Ну, ничего страшного, он клубничку удобрял. Ты цела? Как? Все в порядке? – Родительница пыталась поднять меня с грядки – я схватила ее за руки, но земля почему-то была мокрой – сплошным месивом (видимо, Николай Иванович обильно полил «клубничку» за несколько минут до моего падения), мои ноги только и делали, что буксовали, и мама вдруг грохнулась рядом со мной.

– Какая же ты уродина! – разозлилась она еще пуще. – Ну а ты-то что стоишь? Помоги нам встать!

– А это ваши проблемы, – крикнул Николай Иванович, продолжая скакать лосем по огороду и сажать редиску, надеясь, что она еще взойдет до первых морозов.

Мы с мамой лежали, как две беспомощные коровы, посреди клубничных грядок и никак не могли подняться из-за земляного, сырого месива под листьями, но это были наши проблемы. Я не выдержала и разразилась диким хохотом, мама перевернулась на спину и тоже закатилась смехом.

– Совсем распустилися! – бросил Николай Иванович и снова прошел мимо.

Мы заржали еще громче и вдруг увидели, как по дорожке к нам приближается шестидесятидевятилетняя Нонна Федоровна Попова, соседка из дома напротив (десять лет назад она переехала сюда из Москвы, а мама как-то раз поменяла ударение в ее фамилии со второго на первый слог и заменила начальную букву «П» на «Ж»; теперь за глаза все в деревне называют Нонну Федоровну – Жоповой).

– Здравствуй, Николай! – крикнула она. – Приехали! А я сосмотрела, автобумбиль вашенский стоит, думаю, зайду, – проговорила она, по обыкновению коверкая слова так, что поначалу даже трудно было разобрать, что она говорит. – А чо это вы в земле, как свиньи, валяетеся?

– Да вот руку помощи протянуть некому, – сказала я, все еще всхлипывая от смеха.

– Чо ж Николай-то?

– Он говорит, это наши проблемы, – заявила мама.

– А-а, – пропела та, тупо уставилась на нас и, решив не вмешиваться, руку помощи не протянула тоже. – А чо-то Маня здесева? Она ведь бракаться хотела, где мужик-то ейный?

– Да ничего не получилось, – сухо ответила мама.

И тут Попова, вывернув ладони с несуразными кривыми, длинными и одновременно толстыми пальцами и обнажив гнилые, торчащие в разные стороны зубы, закричала базарным, переходящим в визг голосом: