Самая страшная книга 2015

Я его пилю взглядом, а он даже головы в мою сторону не повернет. Будто и нет меня. И никогда на свете не было.

Вот в это мгновение я и подумал, что был, наверное, не прав: выдумал тоже имечко - Невидимый! Разве можно человеку такого для себя желать, чтоб никто на него внимания не обращал? Нет, нету в этом ничего хорошего.

По крайней мере, в тот момент почувствовал я ужасную обиду. Даже, каюсь, вякнул чего-то в ту сторону – так захотелось заставить их всех посмотреть на меня. Чтоб увидели. А главное, чтоб Принц поглядел. Чтоб заметил. И вспомнил.

Но он не поглядел, нет.

Он снял с плеча свою сумку и деревянный чемоданчик, швырнул в машину, руку Хозяину и хмырю пожал, Хозяйке кивнул. Сел за руль и уехал. Даже не оглянулся ни разу.

Лицо у него было мрачное. Неживое какое-то.

Стоял я и смотрел ему вслед, как дурак. Даже не знал, что и думать. Вот так.

А потом пришел Очкарик, Косорыл с ребятами прибежали. Не знал я, что им сказать. Сидел и только смотрел и смотрел куда-то в пустоту. На дорогу. На серое небо. Странное это было чувство. Сижу: и никаких мыслей у меня в голове нет. Только усталость. Но это даже хорошо.

Знаешь, бывает такая усталость, что даже боли не чувствуешь нигде. В голове шумит, все тело ломит и зудит, но тебя самого как будто нет. Вывалился из этого мира, и лежишь отдыхаешь. Как сломанная кукла.

А потом Очкарик ко мне подсел, локтем пихнул.

— Ну, че ты, говорит. Ну, Принц. Нормально же с ним все. По крайней мере, обошлось. Ты ж хотел, чтоб с ним ничего не стряслось. Ну, вот с ним и ничего…

— Ничего, — повторяю, как попка. А сам и не понимаю, что говорю. – Ничего.

А ребята стоят и смотрят на меня. Тоже не понимают. Но видно, что им страшно.

Очкарик носом дернул, говорит:

— Они у него в багажнике какую-то траву нашли. Пригрозили, что в полицию сдадут. Тогда он свою художественную академию уже не закончит. Они все про него узнали — имя, где живет, где учится. Местная полиция постаралась. Один с утра уже приезжал. Пугнул его. Они ж все здесь долю свою имеют. И полиция, и опека, и муниципалы. Жирдяй, он знаешь, кто?

Я отмахнулся. Мне все равно, кто такой Жирдяй. Мне важно, что Ханну он до смерти довел. А кто он, мне до лампочки.

А Очкарик свое продолжает:

— Ты знаешь, говорит, как Хозяин свой бизнес от прежнего владельца перенял? Задешево купил. А все почему? Тот, предыдущий Хозяин, который первым тут все устроил, он чуть было в тюрьму не загремел. Парень ему какой-то попался, сын шишки из соседнего города. Этого мальчишку семья искала, и уже полиция на след вышла, что его сюда, на ферму, кто-то сплавил. Вот и нагрянули. А тут… сам понимаешь. Ну, и прошлый Хозяин уж думал в бега податься. Но тот, что в местной полиции главный, уломал его. Чего ты, говорит. Зассал, что ли, перед залетными? Мы их уделаем. Те собрались, понавезли сюда каких-то социальных комитетов, комиссии понаехали… А на ферме – опаньки! Никого уже и нет. Ни единой души. Кроме Хозяина с Михеем. Но этот идиот, ты ж знаешь, не разговаривает. Да, он с той, прежней партии еще остался. Один. А всех остальных ребят… Они их в лес вывезли, на Дальние Топи. И там положили. В болотной воде тела быстро гниют. Никто их там не найдет. И никто ничего не докажет. Никогда.

Хромой услышал все это, заревел. А я говорю:

— И откуда ты, Очкарик, — говорю, — все знаешь?

Он плечами пожал.

— Слышал, — говорит. Очкарик – он, правда, подслушивать мастак был.

Я говорю:

— А объясни ты мне, Очкарик, если ты такой умный и все знаешь. Объясни ты мне: почему все это с людьми происходит, а? Как так может быть, что люди друг другу делают больно, невыносимо больно… А за что? Мне, — говорю, — сегодня даже ящерицу жалко стало. А почему, — говорю, — нас-то никто на свете не жалеет? Как такое может быть, а? Скажи, если ты умный!

Очкарик весь сжался в комок. Лицо у него стало задумчивое. А мне чего-то все пофиг — я на него ору, как псих. Как принц какой-нибудь. Даже не страшно, что Михей или Хозяин услышат. Внутри у меня такая вдруг болючая боль образовалась – думал, все, конец мне пришел. Сейчас как лопнет, как взорвет меня изнутри. Не знаю, что пацаны чувствовали, но они тоже на Очкарика уставились совсем не ласково. Даже Хромой и тот – на эти очкариковские очки с потресканными стеклами вызверился, будто именно эти стекла вообще во всем на свете виноваты.

И вот тут Очкарик, наконец, раскололся по-настоящему. Подумал, помолчал, и говорит.

— Я, — говорит, — знаю, почему. Я просто боялся раньше, что вы мне не поверите. Да и пугать вас не хотел. Но теперь, раз уж такое дело, слушайте и запоминайте. Я вам все расскажу. Я это однажды в одной очень старой книге прочитал.

Давным-давно, когда Земля еще только начиналась, на дне моря-окена выросло огромное чудовище: Безликий. Был он полужидкий и прозрачный, как морская вода, и огромный, будто остров. Нет у Безликого ни рук, ни ног, а только щупальца и огромный мозг. Нечеловеческий и страшно злой.