– Правовых оснований для задержания гражданина Аистова у нас нет, – сказала Марина, едва оперативники собрались, – но медлить, тем не менее, нельзя. Вот повестка: Аистов приглашается для беседы. Его необходимо разыскать и доставить, прямо сейчас. Далее: мне понадобится его личное дело из Академии правосудия и медицинская карта. Задача ясна? Приступайте.
Отправив группу, Марина принялась изучать распечатку. В деле, которое она вела, фигурировали четыре жертвы – Бестужева, Довгарь, Иванова и Коломиец. А в списке Аистова оказалось семь фамилий. Тренированная память следователя подсказала: где-то она видела полный перечень. Только где?
Личное дело Дмитрия Аистова принесли, прежде чем Марине удалось вспомнить.
Аистов поступил в РАП по квоте для инвалидов. Школу окончил с золотой медалью. Мать – пенсионер по инвалидности, наследственное у них, что ли? Отец неизвестен. Аттестационный тест: на вопрос-парадокс «Я необязательно говорю только правду» дал уклончивый ответ «может быть». На вопрос-предположение «Я испытываю постоянное желание заняться сексом с женщиной» откровенный ответ «да». Ого! Интересно, каким видом секса постоянно хочет заняться инвалид Дмитрий Аистов? И с кем?
Позвонили с поста, и вскоре в кабинет втолкнули самого Аистова. Не сказать чтобы он выглядел совсем убогим, но двигался неуверенно. И смотрел отрешенно.
Марина начала разговор издалека: дом, семья, нравится ли учиться, кем видит себя в будущем. Аистов отвечал неохотно, сидел, нахохлившись, зажав руки между коленями.
Он казался жалким, но Марина внезапно заметила, что парень искрит. Она вгляделась. От волос Аистова прыскали в биополе стрелки, но не голубые, как у ведуний, и не багровые, как у матерых колдунов, а темно-синие, почти фиолетовые. Подобного цвета Марине видеть не приходилось.
Вернулся пожилой сыскарь. Постоял, послушал. Недовольно поморщился – в оперативной работе он привык к жестким методам допроса. Шагнул к столу, схватил распечатку, рванул Аистова за ворот и сунул листки ему под нос.
– Ты где взял список?! – заорал он так, что Марина вздрогнула. – Откуда у тебя фамилии убитых?! Отвечать! Ну!
Аистов откинул голову и, моргая, смотрел на сыскаря. В его глазах не было страха – только недоумение и растерянность.
– П-почему убитых? И… к-как это г-где взял? Я их… Я их придумал.
В этот момент Марина с изумлением увидела, как над затылком Дмитрия, взметнувшись яростным огнем, невиданной призрачной короной заполыхало лиловое пламя биополя.
В детстве я мечтал стать художником. Мне очень нравилось рисовать портреты, я самозабвенно наносил на бумагу физиономии сверстников и таял от похвал: «ах, как похоже» и «у мальчика несомненный талант». Это продолжалось до тех пор, пока мои работы не упросили посмотреть модного в то время портретиста. Его приговор прозвучал весьма лаконично. «Мазня», – обронил маэстро, окинув старательно разложенные на столе акварели и сангины небрежным взглядом.
Для меня это был удар. Я больше не прикасался к кисти, но привязанность к портретам осталась. Я рисую их до сих пор. Только не художественные, а психологические. И в этом занятии дам фору кому угодно. Я составляю психологические портреты таких же, как я. Выходит просто замечательно, ведь материал я знаю досконально. И особенно хорошо у меня получается автопортрет. Думаю, что он непременно станет музейным экспонатом, так же, как и дневник. Автопортрет серийного преступника Макорина В. А., каково? Надеюсь, специалисты еще восхитятся тем, насколько тонко, изящно и профессионально он составлен. И тем, насколько тупы работающие в следственных органах идиоты, не способные разглядеть за автопортретом меня самого.
Итак, в мальчишеском возрасте я бросил живопись. Долгое время меня вообще ничто не занимало, я рос, учился как все, был в меру любопытен и в меру общителен. Так продолжалось, пока мне не стукнуло шестнадцать. А в шестнадцать я сделался мужчиной. Вернее, меня им сделали.
Ей было за тридцать. Соседка, портниха-надомница, отчаянная стерва и выпивоха, она приходила к нам поболтать с моей матерью и снять с нее мерки. А однажды, столкнувшись со мной на лестнице, зазвала к себе. Воспоминание о том, что произошло в провонявшей табачным дымом и дешевыми духами хрущевке, не оставляло меня долгие годы.
– Ты не по этой части, пацанчик, – сказала соседка после того, как долгих два часа пыталась нанизать себя на мой упорно теряющий возбуждение член. – Ну ничего, ничего, ты всегда можешь подрочить, так ведь?
Она заржала, и меня едва не стошнило. Я опрометью бросился вон.
Я избегал женщин долгие годы. Одна мысль о том, что могу услышать нечто подобное вновь, доводила меня до исступления. До тех пор, пока я совсем недавно, года два назад, не понял, что нужно делать. И тогда, наконец, успокоился.
Все оказалось тривиально. Надо просто-напросто доминировать. Самые гордые красотки становятся крайне деликатными и обходительными, когда, например, отрезаешь им грудь. Или выкалываешь глаза. Особенно если сначала слегка придушить…