– Перегуд – он как флейта, токмо костяной. Ветер сквозь него летит и песню поет, – умиротворенно говорит дед. Он улыбается и смотрит на эти странные и бессмысленные приспособления.
Если они костяные, то какого животного кость? Или не животного? Мне становится не по себе от страшной догадки. Еще и ночь под ними пришлось провести.
А откуда старик знает, что меня Ванькой зовут, как называли в детстве? Ведь даже Хлюст не знает. А этот вон как смотрит, словно мысли читает, еще и лыбится.
Тем временем Хлюст тихо вынимает наган и подступает к деду со спины. Упирает дуло в поясницу. Шепчет на ухо:
– Шибче топай, старый. До часовенки нас проводишь.
Тот кивает в ответ и покорно плетется вперед.
Мы проходим до подъема на холм, когда дед останавливается и, не поворачивая головы, спрашивает:
– Вестимо ты, Хлюст, так же безвинных на убой вел, когда у атамана служил?
Хлюст резко выпрямляется, словно обухом огрели. Он озадачен. Он растерян.
– Откуда, старый, знаешь?
– Да кость мне твоя все и рассказала. Как у Анненкова службу нес, как людей пытал и губил, – старик хихикает и лукаво косится на меня.
Имя опального атамана налетает стуком копыт, гиканьем и свистом всадников с черепом на рукавах, проносится и сбивает с ног.
Слышу, как бешено бьется сердце. В голове все смешалось.
Раннее утро. Я выхожу из амбара, сбрасываю перчатки. Настороженно прислушиваюсь к топоту копыт вдалеке. Окунаю руки в бочку – разлетающиеся капли блестят на солнце. Небо темнеет, и на дороге появляется свора всадников. Они проносятся мимо, размахивая шашками, мелькают черепа и кости на черных рукавах!
«Пистолет в амбаре!» – судорожно вспоминаю я. Степной конь несется прямо на меня. Мое тело катится по дороге, поднимая столб пыли.
Сапог Черного человека рядом с головой. Я смотрю наверх и вижу два маленьких узко посаженных глаза, спутанную бороду, ухмылку без двух передних зубов. Хлюст смеется, и до меня доносится гнилостный запах его дыхания. Хлюст просовывает соленые пальцы мне в рот. Хлюст отрезает мне язык.
Я раздираю криком горло. Неудержимая ярость вырывается наружу.
– Э-э! Ты че, убогий? – Хлюст пятится назад и тут же валится на землю от прилетевшего в челюсть приклада. Наган отлетает в сторону.
Солдат закрывает лицо руками.
Приклад взлетает вверх и опускается на голову Хлюсту.
– Ты че, сдурел?! – кричит Хлюст.
Приклад взлетает и опускается на голову Черного человека.
– Немой! – хрипит Хлюст.
Приклад взлетает и опускается.
Хлюст издает булькающие звуки.
Приклад взлетает вверх и опускается. Трещит кость.
Наконец Хлюст замолкает. Его буденовка вся мокрая от крови и такая же бурая, как отвалившаяся звезда. На прикладе – густая масса с клочьями волос, цевье покрыто мелкими багровыми каплями.
Я смотрю на то, что раньше было лицом Хлюста, и отбрасываю винтовку.
Та падает к ногам деда, который безучастно наблюдает развернувшуюся сцену. Кажется, он одобрительно кивает.
И разом все проходит. Я сажусь на подмерзшую землю и опускаю голову. Осенняя листва в бурой крови Хлюста. Черный человек мертв. Хлюст мертв. А был ли Хлюст Черным человеком? Я обращаюсь к памяти, но та молчит. Мне хочется спать. Морщинистая рука ложится на плечо:
– Бери этого и неси в часовенку, он тебя не тронет, – ласково говорит старик.
Кто имеется в виду, непонятно, но дед явно знает больше, чем я. Мелькает мысль, а не пристрелить ли его? Но тело не слушается. Словно дед прочно засел в моей голове и ковыряется там. Нет сил сопротивляться, и я киваю. Глубоко вдыхаю. Поднимаюсь сам, поднимаю обезображенное тело. Оно кажется неестественно легким.
Дед говорит:
– Это он сгнил изнутри, потому и легкий, как перышко.
Он что? Читает мои мысли?
Подъем в гору кажется бесконечным. Молочная дымка стелется под ногами и чуть опережает меня, словно показывает дорогу.
Старик не помогает, но неотступно следует сзади. Это мы с Хлюстом должны вести его, но роли поменялись, и пушечным мясом стал я. С Мелким на плечах я спускался с холма, а поднимаюсь уже с телом Хлюста. Это какое-то глупое совпадение, в котором я – носильщик мертвых и умирающих. Харон, перевозящий души через воды Стикса.
Наконец среди зарослей кедра показывается темное пятно – часовенка. Вокруг тихо, ветер воет за спиной, в низине. А тут покой и умиротворение, которые и должны быть в месте молитвы. Если бы…
Внутри часовни кто-то или что-то есть, я это чувствую. Становится не по себе. Ноги отказываются идти. Кажется, жухлая листва цепляется за подошвы, которые и так стали неимоверно тяжелыми. Невидимые в темноте глаза внимательно разглядывают меня из окна-бойницы.
Дверь в часовенку приоткрыта.
– Ну что, входи, – звучит за спиной голос старика.
Аккуратно толкаю ногой дверь, и она со скрипом открывается, я протискиваюсь внутрь. С облегчением сваливаю на пол тело Хлюста. Грохочут сухие доски.