Кажется, ее голос потонул в окружающем шуме, Юля не шевельнулась. Она держит правую руку у уха? Она говорит по телефону? Вокруг сновали люди, кто-то смеялся. Светлана осторожно подошла к сидящей девушке. Хотела было положить руку на плечо, но не стала – увидела отражение Юли в зеркале над столом, встретилась с ней глазами. В них был ужас. Оказалось, что правая рука у девочки дрожит от напряжения. В зеркальце видна была прижатая к уху «Нокия». Пальцы вросли в серый пластиковый корпус. Кожа на виске вспучилась, вздулись вены, соединившие голову с телефоном. Юля открыла рот, попыталась закричать, или, может, ее тошнило, потому что в этот момент горло содрогнулось, будто по нему что-то двигалось. Изо рта показалось нечто серовато-красное, в склизкой пленке, похожее на большого слепого червя или часть какого-то внутреннего органа. И тут Юля вскочила. Стул ударил Светлану по ноге, и та отступила. Перед ней то ли в панике, то ли в судорогах билась девушка с приросшей к голове ладонью. Ее то сгибало пополам, то мотало из стороны в сторону. Люди отшатывались от нее, расступались, не понимая, что происходит и что надо делать. Все разговоры и смех смолкли, слышны были только стук каблуков по полу от неловких шагов Юли и ее приглушенное сдавленное мычание.
Потом она упала.
Тело еще содрогалось, но медленнее, лицо обезобразилось до неузнаваемости. Рот будто заткнули кляпом из собственной плоти, ноздри слиплись, от правого уха по всему лицу расползались чудовищные бугры. И серые красивые умоляющие глаза Юли – их больше не существовало.
К счастью, никто не оглянулся в поисках Светы. Ее уже не было в отделе, она сбежала вниз по лестнице, выскочила на улицу. Легкие ошпарило морозным воздухом, навстречу ему подкатила тошнота. Не дав себе отдышаться, Света поспешила прочь. В офис «BioFilters» она больше не возвращалась ни на следующий день, ни в конце месяца за зарплатой – никогда.
Какое-то время они переписывались в Интернете с Ольгой, поэтому Светлана знала, что вскоре компанию перекупил какой-то индийский или китайский холдинг, затем связь прервалась, да и не о чем было говорить. О том, что случилось с Юлей, Света ни разу не спросила. Она боялась, что ее вызовут в полицию, будут в чем-то обвинять, но этого не произошло. Она не брала трубку, когда звонили с незнакомых номеров, и вообще все реже пользовалась телефоном.
В тот вечер сын нашел у нее в сумке рисунок с грустной, но улыбающейся овечкой. Света запретила относить его в садик, и он еще долго висел на холодильнике, прижатый магнитиками, рядом с фотографиями Матвея.
Игорь Кром
Субстрат
Реальность первая
Создатель сделал так, чтобы человек смог отличить плохое от хорошего, осознать, что есть насилие, зло и несправедливость. Однако сама система мироздания возмутительно жестока по своей сути: ведь закон жизни – это не что иное, как существование, в основе которого лежит пища. Поэтому Вселенная от края и до края наполнена ужасом…[6]
Листья шуршат. Шуршат непрерывно, зловеще, мерзко. Отчего-то этот звук напоминает мне невнятный шепот, и он кажется мне шепотом мертвых. Может, это души тех, кто сгинул полвека назад в поселке Тунгур, пытаются поведать мне о чем-то, предупредить? Поздно. Листья уже давно шуршат, и прохладный августовский ветер ворошит их, переносит с места на место, закидывает на стол и скамью возле него, на черт знает когда остывшую печь с пустыми кастрюлями и сковородкой на плите, на неказистый топчан на кухне, который я когда-то (сто лет назад, невообразимо давно) наскоро сколотил для гостей на кухне, замачивает в большой кедровой кадке с водой. Воды в ней осталось мало, скинутая крышка валяется рядом, занесенная листьями. За водой я, однако, уже больше не пойду. Последний раз я выходил во двор, когда тащил из мастерской эту гребаную наковальню. Какая же она тяжелая, сволочь! Пока я ее волок, мне казалось, что все кишки намотаются на эту ржавую железяку. Хотя боль в кишках, возможно, была и не от тяжести.
А, да, потом еще раз ходил, за кувалдой. Я же не мог ее сразу взять. Принес, положил на наковальню свой почти новый ноут и долбасил, долбасил по нему кувалдой до тех пор, пока не остались от него одни мелкие осколки. Они до сих пор хрустят под ногами. Их же не видно на полу. Под листьями.
Нет, я не сомневался в том, что делаю. Ни на секунду. Ноутбук стал представлять опасность. Точнее, не сам ноутбук, а Интернет. И не для меня. Для него. Он решает проблемы по мере поступления. Сразу же, жестко и необратимо. Так что вы, пожалуйста, не удивляйтесь, что я пишу в замызганной тетрадке. Понятно, отстой. Понятно, XXI век и все такое, но здесь, в отдельно взятой Анисимовке, о XXI веке можно будет скоро забыть.