Самая страшная книга 2017

– Так ведь она нормальная была всегда, – сказал какой-то пожилой мужчина. – Я сосед ихний, вона мой дом, дальше по Нижней. Мы общались часто. А месяц назад за ягодами ездили толпой, я и возил, у меня грузовик свой, ГАЗ-66. Так вот она потерялась, отбилась от всех. Искали ее – не нашли… А она через пять дней сама как-то вышла. С тех пор и сдвинулась, видать. Изменилась она. Злая стала, задумчивая… Агрессивная. Общаться уже ни с кем не хотела. Ну так ведь никто ж не думал, что до такого дойдет. А ведь тайга – она такая, с ней шутить нельзя… За пять дней кого хошь с ума сведет… Тем более она, говорят, в мертвый поселок забрела… От нее, правда, я этого не слышал. Да и не разговаривали мы с тех пор особо…

– Вот-вот, и я об этом, – вздохнул участковый, бросив недокуренную осточертевшую сигарету себе под ноги, в грязь. – Эх, вы, люди…

Несколькими часами позже, уже у себя дома, молодой лейтенант криминальной полиции Алексей Сизарев, сидя перед монитором домашнего компьютера, вбил в поисковую строку браузера слова «Валентин Филиппович Голышев». И даже удивился, получив ссылку на статью в Википедии. Быстро пробежал глазами по узловым моментам биографии: «Известный российский психиатр… Родился в 1941 году… С 1970 – работа в институте Сербского… В 1979 уволился по собственному… С 1980 – член Независимой психиатрической ассоциации России… Автор нашумевших работ… Лауреат премии московской хельсинкской группы… Подозревался в связях с ЦРУ… Скоропостижно скончался в 2012 году от быстро прогрессирующей опухоли мозга».

А капитан Крепин ночью спал плохо, тревожно, не отдыхая. В четвертом часу утра он проснулся от леденящего, страшного прикосновения чьих-то пальцев к своему плечу. Резко сел на постели и увидел рядом с постелью Наталью Евдокимову, с проклятой тетрадкой в одной руке и медицинским шприцем в другой. Волосы ее были спутаны, а глаза горели алым.

– Это мы еще посмотрим, кто кого в расход пустит, – злобно прошипела она, занося шприц для удара.

Крепин заорал и проснулся снова. Сел на постели, весь покрытый холодным потом, и долго моргал и тряс головой, не в силах понять, где сон, а где явь.

Затем встал, надел тапочки, на негнущихся ногах прошел на кухню, достал из холодильника початую бутылку водки и налил себе целый стакан – не ведая, не понимая того, что с этим самым стаканом его, капитана Крепина, личная реальность начнет меняться быстро, страшно и неотвратимо.

Реальность четвертая

В дальнейшем вы, возможно, услышите обо мне странные вещи.

Дорога из Анисимовки в Ахтуз вилась по-над берегом реки, и свет от удаляющегося полицейского «уазика» в ночи был виден из окна дома Галины Степановны Матвеевой еще долго, пока автомобиль окончательно не скрылся за поворотом, километрах в полутора от деревни. И лишь тогда женщина опустила, наконец, штору и включила свет. С удовольствием огляделась. У кого как, а уж у нее-то в кухоньке всегда царили идеальный порядок и домашний уют.

– Вот так-то, котик, – сообщила она единственному своему домочадцу – здоровенному рыжему хитрющему котяре, носящему незамысловатую кличку Барсик. – Вот так-то. Увезли болезную, насовсем. В психушку. Вот оно как. Совсем баба сбрендила, кто бы мог подумать, а?

Барсик преданно смотрел на хозяйку, ожидая, когда она, наконец, наговорится и созреет для того, чтобы положить ему в миску новую порцию вареной рыбы. Барсик был умным котом и знал, что этот вожделенный момент вот-вот настанет. Надо было только делать вид, что он слушает, и исправно водить ушами.

– Оттуда не отпустят, скорее залечат до смерти, – продолжала Галина Степановна. – Оно и правильно. Это ж надо – сына своего убить, прости господи…

Она покачала головой и погладила Барсика по пушистой голове.

– Вот скажи мне, котик, ну разве можно было при всех сказать, что у меня платок дырявый? Ну да, я понимаю, она же сумасшедшая. Ну а платок-то мой при чем? И какое ей дело до него, да? Так ведь нет же, ославила при всех. Да еще жопой обозвала. Обидно… Ну не хватает у меня пенсии на новый платок. А у нее-то, у нее их знаешь сколько? По всей комнате раскиданы… И летние, и зимние… Еще муж, наверно, покупал. И ведь она-то их и в здравом уме не носила. Все модничала. Несовременно ей было. А ведь не продавала! Ты понимаешь?

Барсик не понимал.

– А уж теперь и подавно ей не понадобятся. Сама домой не вернется. Родственников нет. Изба теперь, поди, государству отойдет. И кому теперь нужны эти ееные платки, а?

Барсик сдержанно мявкнул, как бы соглашаясь с хозяйкой и в то же время намекая ей, что он не против поесть.

– Так что вот… Я и не стала зевать. Пока все протоколом занимались, я-то один и прихватила платочек. Шерстяной, хороший… Павловопосадский, наверное. Под ватником спрятала, я же женщина фигуристая, никто и не заметил. Нехорошо, конечно, не по-божески… А нечего было при всех меня хаять! Да ведь и ты, котик, меня не осудишь, да? Не осудишь?

Барсик повел ушами, недвусмысленно косясь на пустую миску.