Самая страшная книга 2017

Что он только ни делал с волосами – брил голову, надеясь, что новые отрастут хоть чуть темнее, красил какими-то вонючими бабскими настойками, ходил с непокрытой головой в самое пекло, чтобы выгорели и высветлились, – но все тщетно. Бритая голова только привлекала лишние взгляды, от настоек чесалась и шла волдырями кожа, а от прогулок на солнце тошнило и перед глазами плавали цветные круги.

Единственное, что хоть как-то позволяло Сеньке затеряться в толпе, не привлекая излишнего внимания, – втертый в волосы пепел. Да, в итоге получался разительный контраст седоватой головы и молодого, румяного, со светлыми, почти белыми ресницами и бровями лица, но люди редко пристально вглядываются в окружающих. А уж тем более там, куда сейчас готовился пойти Сенька, у них будут дела поважнее.

Забросав пепелище землей (после того как Сенька проснулся аккурат посреди начинающегося лесного пожара, он приобрел на этой почве легкое помешательство), вор поспешил к Ходынке.

– Ну, дядя! – Лизонька, наморщив хорошенький носик, демонстративно обиженно отвернулась. Правда, уже через секунду сообразив, что в таком случае никто не видит так старательно состроенную гримасу, снова уселась лицом к дяде.

Порфирий Николаевич Климов, делая вид, что не замечает поз племянницы, деловито отхлебывал чай из изукрашенного позолотой блюдца. Надо сказать, что Лизонька с ее то и дело залетающими в хорошенькую девичью головку бреднями уже порядком утомила его. Конечно, приютить осиротевшую племянницу – дело богоугодное, и на том свете ему, конечно, зачтется… но, положа руку на сердце, хотелось бы неплохо пожить и на этом. Шестнадцатилетняя же девица, которую только за последний год метало от порывов уйти в монастырь до намерения остричь волосы, изучать немецкий язык и сражаться за эмансипацию женщин, весьма отравляла ему спокойное и размеренное существование. В какой-то момент он даже пожалел, что не поддержал ее желание отправиться к богомолкам.

– Ну дядя! – Лизонька приняла позу оскорбленной невинности. – Я хочу пойти вместе с мужиками! Я хочу быть вместе с русским народом, плечом к плечу…

– Вдохнуть немного его духа, ага, – кивнул дядя, втягивая вытянутыми в трубочку губами обжигающий чай.

– Да! – Лизонька не поняла его сарказма. – Именно так!

Порфирий Николаевич вздохнул, сделал еще глоток и устремил печальный взгляд вдаль.

Вечерняя прохлада ползла по дачному поселку, словно накидывая на него шелковый влажный платок. Солнце уже почти село, и последние его лучи окрашивали янтарем высокое майское небо.

Где-то там, в направлении Ходынского поля, шевелилось что-то темное. Казалось, что лес вышел из своих пределов и медленно и неумолимо движется в ночь.

Это шли люди на завтрашнее гуляние.

Порфирий Николаевич и сам бы отправился туда – не каждый же день торжества по случаю коронации нового государя проводятся! – но ему претили большие толпы народа. К тому же народу обещают раздавать бесплатные гостинцы, а это тем более означает, что кучи жадной босоты будут брать площадку для гуляний приступом.

А вот Лизонька, наоборот, всеми силами стремилась туда. И добро бы, как и пристало девицам ее круга, – на площадку для господских гуляний, так нет же, ее несло на само поле, в гущу мужичья и рабочего люда.

Ну как так-то!

– Елизавета Михайловна, – строго сказал Порфирий Николаевич, отставляя в сторону опустевшее блюдце. – Молодой девице не пристало якшаться со всякой голытьбой. Вы только представьте пересуды, которые пойдут, если соседи узнают, что вы провели день среди грубых, неотесанных и ничем не сдерживаемых мужиков. И хорошо, если это будут только пересуды, а не… кхм… обсуждение действительно случившегося!

– Ну и что! – гордо вздернула голову Лизонька. – Свободная женщина скидывает с себя узы ненужной морали и не обращает внимания на глупые пересуды.

– Ну слава Богу, что я не свободная женщина! – всплеснул руками Порфирий Николаевич.

Лиза наморщила белый лобик.

– Дядя, – с трагизмом и оттенком утомленной мудрости произнесла она. – Дядя, вы отстали от жизни…

– Елизавета Михайловна, – жестко ответствовал бездушный тиран, – я напоминаю, что ваша мать – а моя покойная сестра – завещала все имущество вам только при условии достойной жизни. Заметьте, даже не благочестивой и праведной, а всего лишь достойной. Так вот, я скажу, что ваше нынешнее поведение никак не является достойным!

Лизонька скрипнула зубами. Ее хорошенькое личико исказилось в гримасе бессильной злобы.

– Так что, дорогая моя… – дядя встал из-за стола, шумно отодвинув стул, – я не имею ни желания, ни возможностей – не запирать же в комнате? – удерживать вас от этого поступка. Мое дело – всего лишь предупредить о возможных последствиях.

* * *

Мишка выскользнул из дома за полночь.

Раньше никак не получалось – маленький Федька плакал в своей колыбели, разбуженная им Дуська куксилась и ныла, дергая заспанную мать за подол, пока та укачивала младенца. Отец, еще с вечера чем-то недовольный и озабоченный, громко ругался и бил кулаком в стену, пытаясь заставить всех замолчать.